Unknown

– Он сбежал, – сказал Койл своему отцу. – Вот так, злой ты и старый чёрт. Он сбежал. Я не смог сбежать, но мой мальчик... он сбежал, папа. Сбежал хорошо и правильно, нашёл себе настоящего отца и всё такое. И знаешь что? Я рад. Это правильно. Он был хорошим ребёнком, и он заслуживает лучшего. Лучшего, чем я.

Его отец продолжал молчать.

Койл почувствовал, как из его глаз потекли слёзы.

Он не был хорошим. Он знал это. Никому не нужно было ему об этом говорить, ни маме, ни брату Гарольду в церкви Первого Баптиста, ни социальному работнику, ни судье, ни гомосексуальному приёмному отцу его сына, ни кому-либо другому. Он не был хорошим. Никогда не был. Что-то было поймано внутри него. Что-то было сломано, испорчено, не работало.

Он пытался, конечно же. Он хотел поступить правильно, но не смог. Он хотел верить, что может быть лучше, чем его отец, но это было не так. Просто не так. Не важно, что он делал. Не важно, как он старался. Всё, к чему он прикасался руками, превращалось в дерьмо. Так всегда было. Так всегда будет.

Но это было нормально. Когда у него съезжала крыша, это было нормально. Это было совершенно в норме.

Он не был плохим парнем. Разве был? Плохим, как его отец? Нет, решил он. Он не был таким плохим. Он не ходил по округе, затевая драки, неся чушь. Он плыл по течению. Казалось, он просто не мог собраться, вот и всё. Казалось, не мог найти работу. А когда находил, не мог выносить её скуку и монотонность. И когда ему приходил чек на зарплату, все получали по кусочку – коллекторы, его мама, дурацкое государство. Ему оставался только хрен. Недостаточно большой, чтобы подтереть зад.

Казалось, в жизни должно быть больше, чем один бесконечный день после другого на каком-то дерьмовом заводе, как в шиномонтажке, но этого не было. Не для такого, как он. Если бы у него было образование, может, было бы по-другому, но умные книги были для него за гранью. Слова плыли перед глазами. Математика была невозможной.

– Он сбежал, – снова сказал Койл своему отцу. – Ты больше не можешь причинить ему вред.

Легкий ветерок гулял по кладбищу, шелестя листьями на деревьях.

– Мой мальчик ушёл, – сказал он, обращаясь уже не к отцу, а просто разговаривая. – Мой маленький мальчик ушёл. Мой маленький мальчик свободен.

Печаль внутри него была острой.

Койл и Дойл, подумал он.

Дойл и Койл.

Отец и сын.

Разве мы не два сапога пара?

Глава 89

Около сорока душ пришли на службу празднования жизни преподобного Харлона Манфреда, которая начиналась с песни Боба Сигера "Укати меня прочь", доносящейся из музыкального центра.

Томас получал множество взглядов и приподнятых бровей, когда на всю мощь зазвучала роковая песня, и Сигер нарисовал визуальную картину того, как байкер катит по широкому шоссе в неизвестные дали – весь смысл был в "неизвестных далях". Дорога в будущее. Вдали от повседневной, нормальной, ограниченной человеческой жизни. Дорога к потенциалу. Устремляясь вперед, к мечтам, надеждам и амбициям. Прочь от костей, разложения и гниющих трупов прошлого.

Томаса не волновало, если старики обидятся. Он собирался проводить отца в последний путь в своей манере. Так как это был не столько "празднование жизни", сколько празднование упущенных возможностей, он выбрал музыку, подходящую к этому случаю.

Он сидел на передней скамье с Рэнди, дети между ними. Они были одеты в лучшие воскресные костюмы. Он видел много знакомых лиц на скамейках позади. Старые школьные друзья. Друзья семьи, его отца. Соседи. Знакомства.

День был прекрасный, очень приятные двадцать градусов тепла – идеальный день в плане погоды. Томас перевел взгляд с гроба отца на окно и пожалел, что не может быть снаружи.

Печаль внутри него была не из-за отца. Он был удивлен тем, насколько ему было все равно. Отец никогда не был человеком, которого легко полюбить, и все эти годы – десятилетия – старался при каждом удобном случае напоминать Томасу, что он неудачник. Не было ни любви, ни привязанности. Только постоянное напоминание о том, что его моральные проступки непростительны.

Он взглянул на Дуэйна, заметил мрачный взгляд мальчика.

– Ты в порядке? – прошептал он.

Дуэйн кивнул.

– Ты уверен?

– Я же сказал, что со мной все будет в порядке. Не переживай. Ты в норме?

Он задал этот вопрос с приподнятой бровью и искренним беспокойством.

Томас был тронут.

– В порядке.

Дуэйн взял его за руку, держась за неё.

Проповедник встал перед кафедрой и произнес проповеднические слова, которые, как он полагал, были утешением и восхищением для уважаемого человека, посвятившим свою жизнь служению и общине. Затем он предложил всем, кто хотел бы сказать несколько слов, выйти вперед и сделать это.

Желающих не было, пока Томас не встал и не подошёл к подиуму. Он повернулся лицом к небольшой толпе, собравшейся на жестких деревянных скамьях, посмотрел на своего будущего мужа, сидящего в первом ряду с двумя детьми, которых они надеялись усыновить. Прямо за ними была Эмбер, её муж, их сын и другие друзья, наряду со знакомыми с работы и профессиональной жизни.