Untitled

Кумирами грозными, белыми, Ведайте, смелы мы!

Мы крепнем дерзко и мужаем Под тяжким бедствий урожаем. Когда в десне судьба резцом прорежет, Несется трусов вой и скрежет. Меч! Ты предмет веселый смеха, Точно серьги для девиц, Резвых юношей утеха, Повергая царства ниц, О мире вечном людской брехни Поклоннику ты скажешь: «Сейчас умрешь! Еще вздохни!» — И холодно на горло ляжешь. Учитель русского семейства, Злодей, карающий злодейство, Блажен, кто страсть тобой владеть Донес до долга рокового.

Промолвит рок тебе: «Ответь!» — Ты року скажешь свое слово, А страницы воли звездной Прочитает лязг железный.

Он то враг, то брат свободы, — Меч, опоясавший народы.

Когда отчизна взглядом гонит, Моей души князь Понятовский Бросался с дерзостью чертовской, Верхом плывет и в водах тонет... Военная песнь, греми же всё ближе! Греми же! Звени же!

IX

Из отдыха и вздоха Веселый мотылек На край чертополоха Задумчиво прилег. Летит его подруга Из радуги и блеска, Два шелковые круга, Из кружева нарезка. И юных два желанья, Поднявшихся столбом, Сошлися на свиданье И тонут в голубом.

На закон меча намек Этот нежный мотылек.

Ах, юнак молодой, Дай тебе венок надену! Ты забудешь разбой, Ты забудешь измену.

X

Но пусть свобод твоих становища Обляжет сильных войск змея.

Так из чугунного чудовища Летит высокая струя.

Мы жребия войн будем искать, Жребия войны, земле неизвестного, И кровью войны будем плескать В лики свода небесного.

Ведь взоры воинов морозны, А их уста немы и грозны.

Из меди и стали стянут кушак, А на голове стоит шишак.

Мы устали звездам выкать, Научились звездам тыкать, Мы узнали сладость рыкать. Пусть в ресницах подруг, Как прежде, блистает таинственное. Пусть труды и досуг

Юношей — страсть воинственная.

Все ходит сокол около Прямых и гладких стен.

В походке странной сокола Покой предчувствием смятен. Он ходит, пока лов

Не кончен дикой смерти, И телом мертвых соколов Покой темницы смерьте.

ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ

1

«Мы боги», — мрачно жрец сказал И на далекие чертоги Рукою сонно указал.

«Холодным скрежетом пилы Распались трупы на суставы, И мною взнузданы орлы Взять в клювы звездные уставы. Давно зверь, сильный над косулей, Стал без власти божеством. Давно не бьем о землю лбом, Увидя рощу или улей.

Походы мрачные пехот, Копьем убийство короля Послушны числам, как заход, Дождь звезд и синие поля. Года войны, ковры чуме Сложил и вычел я в уме. И уважение к числу Растет, ручьи ведя к руслу. В его холодные чертоги Идут изгнанницы тревоги. И мы стоим миров двух между, Несем туда огнем надежду.

Все же самозванцем поцелуйным, Перед восшествием чумы, Был назван век рассудком буйным. Смеется шут, молчат умы.

Наукой гордые потомки Забыли кладбищей обломки. И пусть нам поступь четверенек Давно забыта и чужда, Но я законов неба пленник, Я самому себе изменник, Отсюда смута и вражда.

Венком божеств наш ум венчается, Но, кто в надеждах жил, отчается. Ты — звездный раб, Род человеческий!» — Сказал, не слаб, Рассудок жреческий.

«И юность и отроки наши Пьют жизнь из отравленной чаши. С петлею протянутой столб И бегство в смерти юных толп, Все громче, неистовей возгласы похоти В словесном мерцающем хохоте.

О, каменный нож, Каменных досок!

— Пламенный мозг, — То молодежь!

Трудился я. Но не у оконченного здания Бросаю свой железный лом! Туда, к престолу мироздания, Хочу лететь вдвоем с орлом!

Чтобы, склонив чело у ног, Сказать: устал и изнемог! Пусть сиротеет борозда, Жреца прийми к себе, звезда».

2

Рабыня

Юноша, светел, Небо заметил.

Он заметил, тих и весел, Звезды истины на мне, Кошелек тугой привесил, Дикий, стройный, на ремне. К кошельку привесил ножик, Чтоб застенчиво и впредь С ним веселых босоножек Радость чистую смотреть. С ним пройдуся я, скача, Рукавом лицо ударив, Для усмешки отроча, Для веселых в сердце зарев.

Жрец

Косы властны чернотой, Взор в реснице голубой, Круг блистает золотой, Локоть взяв двойной длиной.

Кто ты,

С взором незабудки?

Жизнь с тобой шутила шутки.

Рабыня

Твои остроты, Жрец, забавны.

Ты и я — мы оба равны: Две священной единицы Мы враждующие части, Две враждующие дроби, В взорах розные зеницы,

Две, как мир, старинных власти — Берем жезл и правим обе.

Ты возник из темноты, Но я более, чем ты: Любезным сделав яд у ртов, Ты к гробам бросил мост цветов. К чему товарищ в час резни?

Жрец

Поостерегися... Не дразни... Зачем смеешься и хохочешь?

Рабыня

Хочешь?

Стань палачом, Убей меня, ударь мечом. Рука подняться не дерзает? На части тотчас растерзает Тебя рука детей, внучат — На плечи, руки и куски, И кони дикие умчат Твой труп разодранный в пески. Ах, вороным тем табуном Богиня смерти, гикнув, правит, А труп, растоптан скакуном, Глазами землю окровавит. Ведай, знай: сам бог земной Схватит бешено копье И за честь мою заступится. Ты смеешься надо мной, Я созвучие твое, Но убийцы лезвие, Наказание мое, Ценой страшною окупится. Узнает город ста святош, Пред чем чума есть только грош. Замажешь кровью птичьи гнезда, И станут маком все цветы, И молвят люди, скажут звезды: Был справедливо каран ты.