Унтовое войско

— После смерти мужа, — пояснила она, — перебивалась опивками и объедками, задолжала людям.

Жарков, свертывая цигарку, посоветовал:

— Тебе бы просьбу подать по начальству.

— Подавала. Кадила властям. Вашему благородию, милостивому государю… командиру полковому.

— Ну и че?

— А че… Перед богом проливаю слезы. Вербовщик тут приехал в селение, ну я и решилась. Заблудшая овца. Опостылело мне. Начальнической милости не дождалась. Оскребышей испекла да и в путь собралась. За неотдачу долгов свели бы в кутузку. А на Амуре-реке все же должно лучше.

— Да-а, — протянул Жарков. — Язви тя… настрадалась ты, баба. Дай тебе бог какого ни на есть счастья на той реке.

— Спасибо, служивый, на добром слове.

На огонь пришел густоволосый чернявый мужик в шинели серого сукна, подпоясан ремешком, в унтах. Глаза цыгановатые, борода сивая.

— Не наложишь ли, Марья, заплату? — спросил он бабу.

— Отчего не наложить, показывай. Охо-хо-нюшки!

Жарков сделал шаг к мужику:

— А я тебя узнал. Каков гусь!

Мужик повернулся к нему, ощерил зубы:

— Много вас ездит тут…

— Поймали мы тебя возле села Ключи. Вспомнил?

— Не. Обличье твое знакомое. Бежал ты в ту пору с Алгачинского рудника. Зовут тя Ефимом Холодовым. Не забыл? Десять рубликов на тебе заробил.

— Никакой я не Холодов! Не ошельмован…

Кудеяров присмотрелся к мужику. Это был тот самый беглый, в которого он стрелял из пистолета. Ну да. Тот самый Ефим. Просил зарубить шашкой, не сдавать на Кару. Их тогда трое было. На зимниках.

Жарков, посмеиваясь, играл с Ефимом в кошки-мышки:

— При поимке чинил ты отбивательство завостренным длинным шестом, а когда вышибли из рук твоих тот шест, тогда зачал бросаться каменьями и кричать, что живым в руки не дашься.

— То не я. Обрати в шутку, казак.

— Принужден я тогда был применить оружие. В отстрах выстрелил из карабина, ты испугался и дал себя связать. Сдал я тебя сельскому старшине. Увезли на Кару.

— Не я же, — упрямо твердил Ефим. — Обмолвка твоя.

— Помню, что одет ты был в шубу старую из яманьих шкур, в шапке овчинной, при себе имел, мешок холщовый, а в оном такой же поменьше, а в нем огниво, нож в кожаном чехле.

— То не я. Оговор напрасен.

— Ну, пусть, язви тя! Ты скажи, куда навострился? На Амур?

— На Амур. А зачем тебе? Какая одурь взяла? Места там глухие, народишку мало, да и тот бедняцкого толку. А здесь тебе вольготно. Где милостыню возьмешь — до вечера гривенник. Где стащишь-натибришь… если плохо лежит. Осенью в огородах, в полях все поспевает. Бери, сколь хошь. Барашка прирежешь в бурятском кочевье. Кто дознается? Осень так-сяк пройдет, к зиме на отсидку явишься — на заводские работы. А весной опять утекешь… Как полая вода. На Амуре же ничего этого тебе не поддует.

Ефим зло сверкал глазами:

— Сказал бы я те… Да ты с карабином, а у меня ноне даже завостренного шеста нет. Будешь на Амуре, поспрашивай там по станицам Ефима Холодова. Тамотко уж мы с тобой поговорим душевно… А ныне что? Того и гляди, скрутишь руки.

Ефим шагнул за телегу, в темень…

Жарков присвистнул, хохотнул:

— Повернул оглобли и про заплату позабыл!

Иван и Катерина стояли на берегу реки. С шуршанием и стуком проплывали льдины с кучками конских катышей, с вмерзшими ворохами сена и соломы. Сырой ветер трепал концы ее шали — то закидывал за спину, то срывал на грудь.

Одна жизнь была у них уже позади, а другой они еще не успели познать. С час назад, приняв епитимью, они подписали в церкви клятву:

— Перед богом объявляем себя мужем и женой до конца дней своих!

От ненависти до любви один шаг… И они его сделали.

У нее отлегло от сердца, когда она узнала, что наказание над нею разрешено исполнить Кудеярову. Муж побил, а не палач государственной службы. Эка оказия! Муж побил… Мало ли мужей эдак-то делают. Кто на сие смотрит? Э-э-э! Никто.

Иная жизнь открывалась перед ними, они не думали о том, какая она будет.

Катерина посмотрела на мужа глазами с поволокой.

— Соком ты мне вышла, — сказал Иван.

— Зато нам теперя сносу нет.

Глава одиннадцатая

В Троицкосавском пограничном управлении с утра переполох.

К начальнику управления явился от начальника погранпоста с рапортом хорунжий.

— Доношу, ваше высокоблагородие, что казак Лукьян Пыхалов при сумерках, как показывает хозяйка квартиры его, отправился вместе с отставным шараголъским казаком Егором Лапаноговым в городскую управу, куда собираются и прочие казаки для обхода границы и черты городской.

Но только тот Пыхалов ни в сумерки, ни в течение всей ночи на службу не явился, почему он, хорунжий, учинил по городу и окольным местам поиски.

— Ну и что? — спросил начальник управления.

Хорунжий придвинулся к столу, заговорил шепотом, с придыханием:

— Ваше высокоблагородие… найден полицией в предместье города, за рекой Грязнухой, труп Лапаногова. Отрядите со стороны вашей для следствия нужного чиновника.

— А Пыхалов?

— Пыхалов найден в пьяном виде у своего свата без оружия и пока не протрезвился. Помещен в холодную до вашего распоряжения.

— В каком виде труп Лапаногова?