Унтовое войско

Полулежа на корме под одеялом из сохачьей шкуры, пятидесятник Джигмит Ранжуров окончательно уверовал в то, что надо слать лазутчика и Айгунь. «Цзян Дун наговорил много такого, что усладисто прозвучит для ушей генерал-губернатора. А ну, как приврал китайский перебежчик? Да и перебежчик ли он? Не посыльщик ли айгуньского воеводы? Цинский двор мог прознать о замыслах Муравьева. А он пятидесятник Цонголова полка, рот разинул до ушей, поверил безвестному беглецу. Да и гольду не всякому надо верить. Манджурцам ничего не стоит подкупить старшину, а то и просто припугнуть… Они, гольды, тебе маслом по губам помажут, а после надуют, введут в обман перед генералом.

Послать разве Очирку в Айгунь? Кого еще пошлешь… Казак он бывалый, из какой хошь беды выкрутится, по Монголии не единожды шатался и пешим, и конным. Вот в языках чужих… жаль… не силен. Одного его в Айгунь пускать никак не можно. Слать его надо с проводником Оро.

Вернется Очирка из разведки — смело можно глядеть в светлые очи его превосходительства. Жди тогда благ и почестей, какие только есть…».

…До Айгуня оставался один ночной переход, когда гонкая лодка казаков, с тихим всплеском рассекая волну, ткнулась в тени о скалистую боковину сопки.

— Попомни, Цыциков, — напутствовал его Ранжуров. — Глупец, побывав в чужой стороне, рассказывает: о том, что он ел там, а мудрец рассказывает о том, что он там видел.

Условились, что если Очирка и Оро не возвратятся через двое суток, лодка уйдет без них.

Глава девятая

Айгуньский гусайда[29] Юй Чен был из тех офицеров, кто твердо верил в победоносность восьмизнаменных войск Поднебесной империи. Юй Чен всю жизнь провел в походах, командуя то полком, то бригадой. Приходилось нести и караульную службу.

Небольшого роста, коренастый, грубого мускулистого сложения, с короткой шеей и суровым загорелым лицом, он походил на старого воина, хотя ему не было и сорока пяти.

Гусайда требовал от офицеров и солдат полного соблюдения устава цинских войск. На учебных смотрах любил поговорить о быстрых и смелых маньчжурских воинах, которые появляются подобно вихрю и исчезают подобно молнии.

Солдатам он внушал, что сплетенная ива служит для них домом, а войлочная циновка — крышей, и тогда при восхождении на склоны гор и спуске с них, при входе в горные реки и выходе из них цинским знаменным не будет равных.

Но вот что обидно и горчайше думать… Если трудно нарисовать кости дракона, то еще труднее узнать, что на сердце у человека. Сами знаменные — и офицеры, и солдаты — совсем не торопились следовать зову гусайды. Дисциплина падала… Вся армия — как дерево, источенное червем. Мундиры и халаты у многих поизносились, на коленях да локтях нитки повысеклись, проглядывает голое тело.

Про Айгунь что и говорить… Он на краю земли. Но когда в Пекине нет дисциплины и порядка, тогда что же делать? Прошлой осенью император надумал устроить смотр войскам, и иные воины вырядились на смотр с саблями, в спешке вырезанными из листового железа, которым торговали русские купцы в Калгане. Позор, какого еще не видело непобедимое восьмизнаменное войско! Вычеркнуть бы из памяти сей грязный и вонючий день. Иные солдаты, оплешивели по болезни, не имеют на голове кос, обовшивели, опаршивели, от их давно не мытых тел дурно пахнет.

В Пекине можно купить чуть ли не любой воинский чин, а уж гражданскую либо монастырскую должность наверняка.

Офицеры присваивают солдатские деньги и пайки. Куда ни пойди — везде и всечасно взяточничество и казнокрадство. Не попусту можно услышать от крестьян: «Кто украдет монету, того ждет казнь, кто же украдет государство, того ждет чин князя».

Гусайда заскрипел зубами, сжал рукоять сабли так, что пальцы побелели.

«Нужен военачальник, имеющий зубы тигра! Не-ет, не все еще пошатнулось, не все развалилось», — размышлял, успокаивая себя, командир айгуньского гарнизона.

Во двор военной канцелярии въехал кожаный возок, легко подпрыгивая на ухабах. «Кто бы это мог? Возок позапылился, лошади в мыле… Издалека едут, не иначе».

Гусайда приблизился к окну, пытаясь разглядеть приехавшего. Мешала стена казенного амбара.

Над Айгунем клубились серые облака, меж них тянулись языкастые темные змейки.

«Эти облака подобны варварам. Облака соберутся вместе — становятся дождем. Варвары соберутся вместе — становятся войском», — подумал Юй Чен, вспомнив о донесениях ургинского амбаня-маньчжура. Амбань писал императору, что среди монгольских племен усиливается движение за отход к России. «Этому не бывать! Лучше будет, если варвары рассеются, тогда случится то же, что и с разошедшимися облаками — дождя не будет, и на небе разгуляется солнце. А если пойдет дождь, то поздно будет бежать за зонтом».