Унтовое войско

Вот он уже генерал-лейтенант. За царем служба не пропадет. Амур не туда еще вынесет. Добиться бы у маньчжур свободного по нему плавания. Ох, как нелегко дается Амур! Интриги петербургские надоели. Ох, уж надоели! Поперек горла… эта бестолочь. Ружей шлют мало. А про артиллерию… прости господи… Две конные батареи на все войско раздобыл. И тем будь предоволен. Царь не то не понимает, не то его обманывают. При дворе политиков-балансеров предостаточно. А того не мыслят… Ведь истинно Англия подбирается к Амуру, зарится на Камчатку. Без сильного войска тут никак нельзя, не удержишься.

«Англичане почитают нас не иначе, как северными медведями. Ну и пусть! Медведи да медведи. Эка невидаль! А на Камчатку их не пустим, на Амур не пустим! Аннибалову клятву дам!

Выстоим ли против англичан? Хватит ли сил? Должно бы…

Жена уверяет, что Россия похожа на неумытую и необразованную девчонку. Ту девчонку заставили напялить на себя европейскую модную шляпку. Может быть. Волконский, Трубецкой того же мнения. Да, да. Не они ли внушают жене? Откуда у нее такое понятие, что помещики — это железное кольцо, коим скована вся Россия. А ведь так и есть, так и есть. Ну, Трубецкой, Волконский! Не я ли ввел их в иркутское общество, обласкал, приблизил! И что? Уже царю донос был. А у царя железная рука в бархатной перчатке. Смешно… Меня — на одну скамью с бунтовщиками…»

Муравьев приказал накрыть в избе старосты горнозаводского поселка Кордон стол на три куверта. Сказал есаулу, чтобы привели хозяина. Явился седой благообразный старец, вытянулся и отдал честь.

— Садись, дедушка, с нами. Отведай наливки, — пригласил генерал-губернатор. — Доволен ли ты семьей? Как живешь? Как живу-то? Со всячинкой… А по правде баять, доволен-то доволен, — отвечал хозяин, поглаживая бороду, — а токмо главное заделье мужику, а заодно и бабе, когда-нибудь да запастись вдоволь хлебом и квасом. А уж как запастись — на то воля божья, батюшко, ваше превосходительство.

Муравьев расхохотался:

— А что так? Или рудник не по душе? Не кормит?

— Да рудник, что же… Век чиститься — не вычиститься, век учиться — и не выучиться, век служить и не выслужиться… Жизнь-то какая? Вполглаза видел. Вполголоса сказал. Вполсыта поел. И вполпьяна напился. А чай… Чай вприглядку пил. Рады мужики, что их заверстали в казаки? Да уж рады, как не рады! Из крепостных да вдруг в вольные казаки. Вас, батюшко, превосходительство, ожидали утром. И поп приехал. Молебствие отслужим. А только… — хозяин замялся, полез заскорузлыми пальцами в свалявшуюся сивую бороду.

— Что «только?»

— Платили мы, батюшко, подати государю… Отныне освобождены. Слава те господи! Царствие небесное молим благодетелю, вашему генеральскому величеству. А как же… Не обессудьте. Жили мы испоконвешно в рекрутской повинности, но в солдаты нас не записывали, а записывали, батюшко-свет наш, в горные рабочие, по всем статьям закона в каторжные. Подать плати — три рубля с души, а служба наша на сереброплавильном заводе хуже, чем у каторжника. Тому боле двадцати лет каторги не давали. Какой бы он душегуб ни был. Два десятка лет отмахал кайлой — иди в поселенцы. А мы, горные служители, батюшко-свет наш, с двенадцати годков до сорока несли работу наравне с каторжными. Да столько разе выдержишь? Преставишься на суд страшный. Иные решались на что хошь… на богопротивные проступки, попадали по суду в разряд каторжных и опосля вместе с ними переводились в поселенцы.

Генерал-губернатор, выпив, по обыкновению пускался в рассуждения, кои сам же признавал как якобинские. Он так и выражался, что, дескать, в России всякий чиновник, если он не капрал, то якобинец. Но тут он не выдержал и приструнил хозяина:

— У тебя, старик, нескромная и дерзкая свобода языка.

— Не обессудьте, барин-батюшко, ваше превосходительство. Отпустите мою вину, стар я да и глуп.

— Что, про Амур-реку слыхал ли? — сменил гнев на милость Муравьев. — Ждут ли мужики амурского похода? Давай, дедун, как на исповеди, — вставил Чекрыжев.

Муравьев нахмурился:

— Пускай сам правдой откроется, незачем ему в душу лезть.

Старик, подумав, ответил, что в станицах и поселках про амурский поход наслышаны и готовы навострить туда ноги, да не все.

— Кто не хочет похода?