Унтовое войско

— Извещения? — деланно удивился губернатор. — Это зачем? И так весь город только тем и занят, что обсуждает эту злополучную дуэль.

— Да, город возбужден. И если власти примут участие в похоронах, покажут, что они сочувствуют… Это бы внесло успокоение.

Венцель с интересом посмотрел на просителя.

— Вы так думаете?

— Смею вас уверить.

— Я подумаю. Оставьте прошение.

— Ваше высокопревосходительство, время… сами понимаете… покойник. Погребальный обряд. Желательно бы уладить дело и получить разрешение.

Венцель снова уставился на просителя.

— Ваше высокопревосходительство, не соблаговолите ли тотчас подписать прошение на печатание в подначальной вам типографии извещения о выносе тела убиенного Неклюдова?

— Так уж и убиенного… Дуэль — дело чести.

— Архиерей разрешил отпевание.

— Отпевание? Разве его преосвященство разрешил?

— Да, погребение будет по обрядам церкви.

Венцель оживился, повеселел:

— Вы бы так сразу и сказали. Выкладывайте прошение.

Неклюдова хоронили в субботу на пасху. За гробом шли толпы народа. Почти что весь город собрался на кладбище проводить в последний путь несчастного дуэлянта, которого лично мало кто и знал в Иркутске.

Все в голос утверждали, что на Какуевской заимке состоялось преднамеренное убийство. Ходили слухи, что Неклюдова насильственно взяли с квартиры при содействии полиции, вывезли к заимке, в поле, и там, связанный по рукам, он был застрелен Беклемишевым.

Толковали о часовом у порохового погреба и о каком-то семинаристе, якобы оказавшимися случайными свидетелями дуэли. И часовой, и семинарист будто бы видели, как погубитель, не ожидая сигнала, подбежал к Неклюдову и выстрелил в него в упор.

Иркутское кладбище было запружено народом. Многие не могли и близко подойти к могиле. Полиции не оказалось. Пересудов стало еще больше.

Петрашевский поднялся на бугорок.

Его дрожащий, прерывающийся от волнения голос был далеко слышен, и умолкнувшая огромная толпа стиралась не пропустить ни слова. Только редкие крики галок мешали слушать задним рядам, стоявшим у изгороди.

— Видел ли Иркутск за свою двухвековую историю что-либо подобное? — вопрошал громко и торжественно Петрашевский. — Буквально весь город пришел проводить несчастного чиновника в последний путь. И у всех на устах одно слово: «Убийство!». Нет, уважаемые сограждане, дамы и господа! Иркутск такого еще не видел. Здесь нет родственников убитого да и знакомых его можно перечесть по пальцам. Но своим присутствием на похоронах иркутская публика, не имея иных путей и возможностей выразить свое осуждение сомнительной дуэли, постаралась показать свое сочувствие к убитому и протестовать против виновников смерти и всего того, что отягощает и омрачает нашу сегодняшнюю жизнь.

Заиграла печальная музыка. Церковные колокола выбили погребальный звон:

— Прости-прощай!

В Благовещенск прибыл курьер из Иркутска с рапортом о дуэли Беклемишева и Неклюдова. В рапорте указывалось, что молодые чиновники погорячились, проявили нерассудительность и неуступчивость. Предполагалось все дело решить холостой стрельбой, но в спешке, по нечаянности произошла путаница с пистолетами. «Этим воспользовался ссыльный поселенец Михаил Петрашевский и его друзья либерального толка, — писал в рапорте Венцель. — Раздув ложными слухами несуразность дуэли, они подняли весь город на похороны. Слава богу, что не дошло до всенародного бунта, хотя и близко к тому было.

После похорон Неклюдова город не успокоился. Отыскались желающие напакостить Беклемишеву. Подговорили несмысленышей из гимназии. Те, подстрекаемые толпой, в непроглядную темень выбили все стекла в доме Беклемишева.

Имею честь ожидать вашего решения, как поступить по делу сему, поскольку общество подает голос провести следствие и назначить суд дуэлянту».

Николай Николаевич понял, что его заместитель Венцель наломал дров и на карту поставлен авторитет самого графа.

«Идиоты, — думал он. — Ничего поручить нельзя. Где недостараются, где перестараются. Все надо разжевать да в рот положить. Чего уж убивать Неклюдова? И так бы избавились… Мало ли как можно избавиться в Сибири от неугодного».

Курьер поведал Николаю Николаевичу, что в Иркутске вся жизнь пошла кувырком:

— Посудите, ваше сиятельство, до чего мы дошли.

Перед моим отъездом к вам вот что было… Вышел господин Беклемишев прогуляться. Вечером. Идет себе тихо, чинно, никого не задевает. Гуляет по Амурской улице. Пришлось ему пройтись мимо гимназии, а оттуда из окон, как закричали на разные голоса: «Убийца идет! Поглядите, убийца!»

— Кто кричал? — нахмурился граф.

— Гимназисты, ваше сиятельство. Не иначе, как по наущению учителей. Они же, учителя, ваших питомцев именуют «навозными»…

— Знаю. Что дальше?