Унция или Драгоценное Ничто

– К великому сожалению! – раздался чей-то голос.

– Тысяча чертей! – пробасил кто-то ещё.

– Тогда должен попросить отказаться на время от солёных выражений, – он повернулся на реплику, – потому что с нами в компании барышня.

– И кто же она? – послышались голоса.

– Это Песня!

– О, Боже, мы спасены! – прозвучал радостный возглас.

Октавиан учтиво поклонился и продолжил:

– Мы с Песней знаем, в какую переделку вы попали и как сильно проголодались!

– О, мы чертовски проголодались! – крикнул кто-то, но его одёрнули.

– Вы, вероятно, наслышаны о волшебной Айоде, – Октавиан взглянул вверх. – А кого-то мы успели угостить. Но еда в помещении никогда не сравнится с трапезой на открытом воздухе, особенно если…

– Громче, если можно! – попросили с дальнего края островка. – А то мы не услышим главное блюдо!

– И десерт! – донеслось с другой стороны.

– …Этот воздух совершил океанский перелёт, – продолжил он. – Не беспокойтесь, моя Песня настолько учтива, что сама подойдёт к каждому из вас. И сейчас, когда вы счастливо избежали смертельных опасностей, «Живая Сказка» будет как нельзя кстати!

Тремя первыми тактами Айода скрепила шлюпки и плоты так, чтобы моряков во время приёма пищи не тревожила болтанка. Когда же островок достаточно сплотился, и мореходы ощутили комфортную твёрдость суши, она послала всем воздушные салфетки, после чего дело дошло и до самого угощения. И пусть в волшебном саду, который вырос прямо на влажных, нагретых солнцем лодках и плотах, не было жареных отбивных, а только фрукты и родниковая вода, но душистая мякоть и прохладная влага превосходно утоляли голод и жажду. Усталые сердца моряков открывались мирному буйству зелени и благоуханию цветов, и птицы соединяли свои весёлые голоса с надеждами на сохранное и скорое возвращение домой. И все, кто были на островке, наелись и напились до отвала и, не в силах подняться на ноги, аплодировали лёжа и сидя.

– На крейсере нас так не кормили, – Бальба наконец-то справился с узлом невидимой салфетки. – И похоже, я стал вегетарианцем.

Лодки и плоты теперь все держались вместе, – команда одного корабля жестами делились впечатлениями с экипажем другого.

– А знаешь, что я подумал? – он аккуратно сложил салфетку на коленке. – Вот наш крейсер назывался «Капитан Кук».

– Я знаю, – после трапезы Пятница заметно повеселел.

– А говорят, капитана съела туча туземцев.

– И что с того?

– То, что нашего «Капитана» тоже съела туча.

Матрос задумался.

– В этом ты прав, братишка, – сказал он. – Но что ты хочешь сказать?

– Не знаю, скорее всего это всё ерунда, – Бальба запихнул салфетку в карман штанов и хлопнул сверху. – Но тебе не кажется странным, что одного капитана съели и другого тоже съели?

– Ты думаешь, у корабля та же судьба, что и у человека? Ну, тогда я тебе скажу, что настоящего капитана никто не ел. Просто те дикари гавайцы, после того как метнуть в него дротик, разобрали героя по косточкам. У них такой обычай, вроде почестей смелому неприятелю. И вообще, капитан-человек сделал много полезного для людей. Два раза обошёл вокруг земного шара, составил уйму точных карт, цингу лечил. А вот капитан-крейсер ничего подобного не сделал, да и не мог, даже если бы захотел.

– Почему ты так неуважительно говоришь об усопшем? – Бальба по привычке ковырял в зубах щепкой.

– А ты позабыл, какой у нас был главный калибр?

– К чему сыпать соль на раны, – великан повернулся к мальчику. – Ты идёшь с нами, малыш?

– Нет, – Октавиан уже готовился пересесть обратно на свой плотик. – Вы дрейфуете, а мне надо спешить.

– И куда ты так торопишься? – Бальба посмотрел на обломок доски, которым он грёб. – Уж не на свидание?

– Угадали, – Октавиан был серьёзен. – И оно назначено на Родном острове.

Пятница зашевелился:

– Вообще-то, у меня там тоже назначено свидание. А Родной остров – нейтральная территория, – он со значением поглядел на Бальбу.

– Нейтральная территория? – переспросил Октавиан.

– Да, под каким флагом будет первый корабль… – Бальба не стал продолжать. – Но как же присяга?

– Знаешь, брат, обещание жениться – та же присяга, – Пятница послюнявил палец, определяя направление ветра. – Кстати, с этого Родина и начинается.

Не говоря ни слова, Бальба сел за левое весло, Пятница за правое, и шлюпка отделилась от каравана, рассекая волны, словно шла под парусом.

Октавиан поднял голову к Айоде:

– Как думаешь, они ещё не скоро проголодаются? – кивнул на вереницу быстро удаляющихся лодок и плотов.

– Не беспокойся, я им ещё с собой завернула.

– Так всё-таки, – Бальба грёб, держа весло тремя пальцами, – отчего такая спешка?

– Моей подруге угрожает опасность, – Октавиан откинулся на корму.

– А почему ты так решил? – спросил Пятница.

– У неё в сердце тревожные голоса.

– И ты сам слышал?

– Да.

– Ну, знаешь! Угодить в сердце красавицы не так просто, – усмехнулся Бальба.

– А ты уверен, что попал к ней в сердце, малыш? – Пятница трудился с большим усердием, но едва успевал за товарищем. – Может, это была голова?

– Меня привела её Песня, а настоящая Песня выходит не из головы, а из сердца. И ведёт в сердце!