Уолбэнгер (ЛП)

 — Я люблю эту афганку, но должна сказать, что это действительно не вяжется с твоей квартирой — крутой чувак, мотив у тебя другой, — размышляла я. Оно было оранжевым и в зеленый горошек, походящий на ретро-стиль. Он молчал, и я подумала, может, он уснул.

— Оно моей мамы, — тихо сказал он, и его хватка на мне стала неизмеримо крепче.

Не было ничего, что можно было бы сказать после этого.

Мы с Саймоном спали вместе в ту ночь, с включенным светом во всех местах.

Клайв со своим сломанным ногтем держался подальше.

Глава 11

Спустя несколько часов я проснулась, пораженная теплом тела рядом со мной, которое было явно крупнее, чем у кота, прижимающегося ко мне. Я аккуратно перевернулась на спину, отдаляясь от Саймона, чтобы взглянуть на него. Я отлично его разглядела, в то время как лампы, продолжали работать целую ночь, отгоняя зло того ужасного кино. Я потерла глаза и посмотрела на своего «однопостельца». Он лежал на спине, руки все еще находились в том положении, будто бы я до сих пор находилась в них, и я подумала о том, как приятно у Саймона под боком.

Но я не должна ютиться под боком Саймона. Мозгу лучше знать. Нервы согласились. Это определенно очень, очень скользкий путь. И хотя образы восхождения по скользкому Саймону, что сразу пришли мне на ум, были далеко не невинные, я отбросила их в сторону. Я отвела взгляд, и заметила ужасно замечательную афганку, спутанную между его ногами — и моими, кстати.

Она принадлежала его маме. Сердце кровью обливается каждый раз, когда я думала о его сладком, робком голосе, когда он поделился этой информацией со мной. Он не знал, что я разговаривала с Джиллиан о его прошлом, и что его родителей нет в живых. Мысль о том, как он по-прежнему цеплялся за материнскую афганку, была неумолимо сладкой, и снова мое сердце раскрылось.

Я близка со своими родителями. Они по-прежнему жили в одном доме, в небольшом городке в Южной Калифорнии, где я выросла. Они замечательные родители, и я навещаю их так часто, как могу, будь то праздники или выходные. Как и все двадцатилетние, я наслаждалась своей независимостью. Но мои родители всегда там, когда я нуждалась в них. Мысль о том, что когда-нибудь я буду ходить по земле без их поддержки и указаний ошибок, заставила меня вздрогнуть, не говоря уже о потери их обоих лишь в восемнадцать.

Я была рада, что у Саймона есть хорошие друзья и такой мощный защитник, как Бенджамин, помогающий ему. Но настолько же ближе, как друзья и любовники, возможно, следует, отдаться кому-то полностью, пустить корни — корни, в которых вы иногда нуждаетесь, когда мир настроен против вас.

Саймон слегка пошевелился во сне, и я снова на него посмотрела. Он пробормотал что-то, что я не вполне разобрала, но это прозвучало немного похоже на «фрикадельки». Я улыбнулась и позволила своим пальцам скользнуть по его волосам, ощущая мягкий шелк взъерошенных прядей на моей подушке.

Боже, он готовил хорошие фрикадельки.

Когда я гладила его по волосам, мои мысли направились к месту, где почти каждый день фрикадельки текли бесконечно вместе с пирогом. Я хихикнула про себя, сонливость стала возвращаться, и я уткнулась обратно ему под бок. Я почувствовала себя комфортно, только теплые руки парня могли дать мне это, и тогда сработала сигнализация в моей голове, предупреждая, не приближаться слишком близко. Мне пришлось быть осторожной.

Очевидно, мы оба божественно притягивались друг к другу, но в другом пространстве и времени, где секс бы был круглосуточным и проносился у меня со звоном по всей стране. Но у него был свой гарем, а у меня — мой перерыв, не говоря уже о том, что у меня не было моей «О». Так друзьями мы и останемся.

Друзьями по фрикаделькам. Друзьями, по укромным уголкам. Друзьями, которые очень скоро поедут в Тахо.

Я представила Саймона, отмокающего в джакузи с видом на озеро Тахо, разложившись во всей красе за его спиной. То, каким был фактически великолепным вид, было еще неизвестно. Я начала снова засыпать, пробудившись совсем немного, когда Саймон прижал меня еще ближе.

И даже при том, что это было чуть громче шепота, я услышала его. Он выдохнул мое имя.

Я улыбнулась, и провалилась обратно в сон.

***

На следующее утро я почувствовала настойчивое тыканье в мое левое плечо. Я отмахнулась от него, но оно продолжалось.

— Клайв, прекрати, ты, козел, — застонала я, пряча голову под одеяло. Я знала, что он не остановится, пока не покормлю его. Им правит его желудок.

Затем я услышала отчетливо человеческий смех — тихий, и наверняка не Клайва.

Мои глаза распахнулись, и канун вечера пронесся во мне порывом: ужасы, пирог, сон в обнимку. Я направила назад правую ногу, скользя ею вдоль кровати, пока не почувствовала, что движение остановилось напротив чего-то теплого и волосатого. Хотя теперь я была уверена более чем когда-либо, что это не Клайв, я ткнула своим пальцем в ногу и медленно проделала им путь выше, пока не услышала еще один смешок.