Читаем Уорхол полностью

В очередной раз не будем считать Уорхола этаким необразованным простачком, неспособным выразить свое отношение к чему-либо иными словами, кроме «вау» и «супер», хотя в период расцвета своего творчества, с 1960-х по 1980-е годы, он намеренно создавал о себе именно такое мнение.

В 1955 году вместе со специалистами по рекламе Энди слишком «перегнул палку» в игре в художника, утверждая даже в текстовом сопровождении своего изысканного портфолио в подарочном исполнении, названного Happy Butterfly Day[252] и предназначенного для Vanity Fair, что «эта папка с рисунками бабочек предназначена для вашего бюро и преподносится вам в дар Энди Уорхолом, чьи работы выставлены во многих крупных музеях современного искусства». Разумеется, в то время это было ложью, зато в 1962 году журнал Art in America избрал его героем своего специального выпуска «Новые таланты». В интервью он представился как «художник-самоучка», что было еще большей ложью. В таком поведении было что-то от игры, что-то от дендизма, но, кроме этого, и точное понимание исторической ситуации, которая изменилась.

Если рассматривать историю в ее развитии, то 1950-е годы были периодом «холодной войны» между двумя державами – США и СССР. Обе обладали одинаковыми возможностями разрушить мир и привести его к апокалипсису или к чему-то похожему. Однако СССР безусловно опережал США в покорении космоса. Известие о том, что на поверхность Луны первым ступил американский космонавт, с энтузиазмом передаваемое всеми средствами массовой информации, не могло подсластить пилюлю: первым человеком в космосе все равно был советский гражданин.

Азию терзала война в Корее, но больше всего волнений было вокруг стремительного роста могущества Китая и сенсационного взлета из полного послевоенного упадка Японии.

В 1953 году умер Сталин. В 1956 году Хрущев на XX съезде Коммунистической партии выступил с яростной критикой основ сталинизма, после чего при участии советских вооруженных сил было подавлено восстание в Будапеште. Коммунистический лагерь впервые столкнулся с внутренним сопротивлением, что в конце концов привело к полному краху коммунистического строя.

Обескровленная Европа зализывала свои раны. Суэцкий кризис, разразившийся в 1956 году, утвердил окончательно превосходство Америки влиять на мировые процессы и отступление Англии и Франции на вторые позиции. Отголоски этого нового положения в мире не преминули сказаться, и достаточно серьезно, на сфере искусства.

Но в это время произошли и другие потрясения, более глубокие, более скрытые – в работе. Уорхол, обладающий более чуткой и быстрой реакцией, чем другие, понял, что анализирует Перри Андерсон[253] в книге «Современность и революции»: «Вторая мировая война прервала современное движение. После 1945 года старый полуаристократический или аграрный порядок и вытекающие из него следствия исчезли во всех странах. Буржуазная демократия стала всеобщей. С того времени некоторые определяющие связи с докапиталистическим прошлым оказались разорваны. Тогда как “фордизм”[254] набирал силу. Серийное производство и массовое потребление трансформировали, по американскому образцу, экономику Западной Европы. Никто больше ни секунды не сомневался в том, какой тип общества поддерживала эта технология: установилась всеобщая индустриальная капиталистическая цивилизация и все парализующая стабильность».

Беньямин Бухло[255] цитирует этот отрывок в эссе об Уорхоле «Негабаритное искусство Энди Уорхола». Начинается оно такими словами: «Эта цивилизация создаст ситуацию, при которой массовая культура и высокое искусство будут стремиться максимальным образом сблизиться, что приведет к интеграции высокого искусства в сферу культурных индустрий».

Неплохой выход. Разделяя эту точку зрения, Уорхол все чаще начинает использовать средства механизированной репродукции, вследствие чего упраздняется понятие «автор», а в силу вступает «производитель».

Однако не будем игнорировать другие причины, подтолкнувшие Энди на переход к репродукциям – успех такого эксперимента и последовавший за ним заказ.

В этот период Уорхол применил технику, которую назвали «эффект промокашки». Иногда он использовал настоящие штемпели, вырезанные на резиновой основе, а иногда пробовал работать в стиле переводных картинок. Художник вручную делал эскиз, намеренно небрежными, отрывистыми линиями, на них накладывал промокательную бумагу или лист картона, чтобы получить отпечатки. Они и составляли основу итоговой композиции. Желая разнообразить свои приемы, Уор-хол в качестве матрицы или основы применял то стекло, то прозрачную бумагу. На водоотталкивающей бумаге он рисовал карандашом набросок, затем обводил его тушью или чернилами и смачивал весь лист. Пока рисунок не высох, прикладывал к нему другой лист. Этот первый «отпечатанный» лист представлял собой оригинал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное