Уорхол

Пришло, можно сказать, обрушилось признание в среде самых авторитетных персон. В 1952 году он получил приз, присужденный Клубом художественных директоров, за лучшую рекламу в прессе. Также в Hugo Gallery состоялась его первая персональная выставка. В 1954, 1956, 1959 годах Американский институт графических искусств наградил его «дипломами высшей степени». В 1956 году он получил более престижную награду от Клуба художественных директоров, которая вернулась к нему и в 1957, и в 1960, и в 1961 годах.

Он зарабатывал около 100 000 долларов в год. Теперь каждый вечер он ходил куда-нибудь развлечься, ложился спать около трех-четырех часов утра, завтракал в отеле «Плаза», приглашая туда всю компанию своих друзей, чем несказанно их удивлял. Также он стал завсегдатаем кафе Nicholson, о котором Park East Magazine писал как о модном заведении и месте встреч молодых писателей, танцоров и художников. Везде Энди оставлял щедрые чаевые, любил заходить в самые шикарные кафе-кондитерские, и часто весь его дневной рацион состоял из сладостей: шоколадных батончиков и пирожных. Он платил наличными, доставая банкноты из карманов или даже из носка или ботинка, при этом говорил: «Бумажки – это не деньги».

Заказы шли одни за другими, в конце концов их навалилось столько, что он вынужден был взять сначала одного, а чуть позднее второго ассистента: Вито Джалло[247] в 1955 году и Натана Глака[248], который проработал у него до 1964 года. Надо заметить, что Уорхол никогда не говорил о своих помощниках, так что его удивительная работоспособность вызывала всеобщее восхищение.

Натан Глак рассказывал о методе Уорхола. Проведя весь день в New York Times или в редакциях модных журналов, под вечер он приходил домой нагруженный обувью, украшениями, флаконами духов, трикотажем, на которые ему заказали иллюстрации. Задачей Глака было сделать точные, до мельчайших подробностей, рисунки с этих предметов, то есть создать почти макеты. Затем Уорхол подправлял детали или перестраивал композицию всего замысла. Затем рисунок в карандаше переносился на другой лист бумаги – наступал этап blotting[249]. В итоге получался рисунок в прерывистых линиях, так называемых blotted line. Время от времени Уорхол подгонял Глака, подбрасывая ему идеи. «Эта работа меня забавляла», – говорил он.

Этот метод показывает, что именно Уорхол понимал под «работой в команде». Решает, контролирует и выбирает только он, подхватывая при каждом удобном случае любопытные идеи своих помощников. Сейчас он только экспериментирует, чуть позже он заведет свой порядок на «Фабрике». Когда речь заходила об использовании красок, Энди просил ассистентов и всех, кто добровольно соглашался ему помогать, не делать слишком точных мазков.

Даже мать вносила свою лепту. Джулия в самом деле приехала жить к нему в 1952 году, когда он перебирался с 75-й Восточной улицы в квартиру, наводненную крысами. Из-за этого ему пришлось завести сиамского кота – первого из того огромного кошачьего племени, которое позднее разрастется, причем каждого кота мужского пола звали Сэм… Они все фигурируют в портфолио под названием «25 котов по кличке Сэм».

В его доме кошки пользовались абсолютной свободой, как и у Леонор Фини[250]. Это создавало большие проблемы с порядком и чистотой в доме…

Увидев, в какой обстановке и в каком режиме живет ее сын, Джулия пришла в ужас и решила остаться, чтобы ухаживать за своим Энди. Более того, она решила посвятить сыну свою жизнь. Чтобы не терять связь с другими сыновьями, невестками и внуками, она два раза в год будет наведываться в Питтсбург на комфортабельном океанском лайнере…

Обосновавшись в квартире сына, она первым делом повсюду повесила распятия. Джулия ходила за покупками, кормила кошек, стирала и чинила белье, варила супы и готовила сэндвичи для друзей и ассистентов, занятых раскрашиванием заказов, рассказывала им разные истории, пела им чешские песни, поддерживая атмосферу доброты, детской непосредственности и увлеченности, которую Энди всегда умел создать, чтобы способствовать работе своих ассистентов и добровольных помощников… а кроме того, чтобы избежать одиночества и меланхолии. Она сама делала надписи на работах, вместо Энди (он восхищался ее почерком, слегка округленным, со множеством прикрас в виде завитков, росчерков, выглядевших наивно и трогательно). Она не всегда точно воспроизводила текст, из-за чего Энди не мог удержаться от хохота, читая написанное ее рукой «Marlyn Monore» вместо положенного «Marilyn Monroe».

Она заставляла его смеяться, веселила его друзей, но и доставляла некоторые неудобства и порой раздражала, потому что все время напоминала о том, что он родился в бедной семье, не давала забыть о его провинциальном прошлом и трудном детстве.