Готовясь к написанию статьи об этой девушке, «фаворитке», своего рода альтер-эго Энди Уорхола, Брюс Уильямсон воспользовался свидетельствами Бриджид Берлин. Она дала ему прослушать аудиопленку, на которую сама записала свой разговор с Уорхолом, когда она сообщает ему о смерти Эди: «Когда она сказала, что Эди задохнулась во сне, – пишет Уильямсон, – Энди спросил “Когда?”, но при этом, казалось, нисколько не был удивлен или потрясен этой новостью. Бриджид уточнила, что Эди умерла не от передозировки, что у нее просто наступило удушье во время сна. Тогда Энди спросил, отчего такое с ней могло произойти. У Бриджид на этот счет не было никаких идей. Потом Энди спросил, когда “он” (я полагаю – муж) похоронит ее, то станет обладателем всего ее состояния. На что Бриджид ответила, что у Эди не осталось больше ни одного су. После недолгого молчания Энди перешел на другую тему, расспрашивая Бриджид, чем она занималась накануне».
Энди жесток? Да. Он был сделан из самого непробиваемого материла. Сначала он хотел казаться бесстрастным, невозмутимым, позднее стал таковым на самом деле. Уорхол обладал жестокостью людей, рожденных в нищете, росших в тяжелых условиях (по крайней мере, воспринимавших эти условия таким образом) и которые сумели из них вырваться.
Ни у кого не было такой карьеры, как у него, такой длительной, постоянно успешной на каждом ее этапе (живопись, скульптура, кино, телевидение, пресса, музыкальное и кинематографическое продюсирование). Она была такой блестящей, открытой, светской, завидно удачливой, приводящей в восхищение, такой малопонятной и раздражающей. Не потребовалось особой организации, стратегии управления скандалами и успехами, взаимовыгодных в профессиональном плане контактов и союзов, более или менее громких ссор, предательств, даже по отношению к себе самому, за исключением единственно важного и определяющего в его жизни – его искусства и выбранного направления. В его случае стать знаменитым – это, разумеется, заработать много денег, но еще важнее – придумать систему – всеобъемлющую, практически проникнутую философией дзен, благодаря которой критика, попытки выбить из колеи и лишить равновесия, клевета и оговоры будут возвращаться их пославшим или же бессильно повисать в воздухе, не причиняя вреда. Эта система должна быть недосягаемой для жестокого мира, для эмоций, для любви, для ненависти, поскольку все друг друга стоят, все становятся равными в мире, где нет зла и преступлений, где царит спокойствие и нет ничего важного. Бесстрастность, отстраненность, безмолвность и холодность. Вот такая система.
Молчание и манера поведения Дюшана – это была стратегия. Молчаливость Уорхола органично связана с лаконичностью любой его картины, ее продолжением и слиянием с жизнью. Американский критик Артур Данто[395]
был прав, когда сказал, что «в отличие от Гогена Уорхол достиг вершины славы, только благодаря глубочайшему изменению мира искусства, а не себя самого. Это был триумф воли артистической среды, которая редко чем компенсируется в истории искусства, и это тем более удивительно, что Уорхол не скрывал своих материальных целей». Принимая во внимание этот нюанс, с полным правом можно сказать: «благодаря глубочайшему изменению мира и себя самого».Надо следовать за художником по пути его нисхождения в подземное царство безучастности, уничтожения собственного «я», обезличивания и смерти. Надо расставить вехи на его пути к славе.
1962-й стал годом поп-культуры, когда было придумано почти все, когда Уорхол со своими коллажами, сетчатым трафаретом, шелкографией, с долларовыми купюрами, бутылками кока-колы, банками супа
Оригинальные диптихи