Уоррен Баффет. Биография

Уоррен сделал заниженный прогноз стоимости компании через пять лет. По его расчетам выходило, что акции в будущем могут стоить 80-90 долларов за штуку¹⁷.

Этот прогноз был в стиле Грэхема. Опыт, приобретенный им за годы экономического бума и депрессии, сделал его осторожным относительно расчета перспектив возможных доходов. Настолько осторожным, что хотя на лекциях он и любил поговорить о консервативном методе оценки, но на практике он никогда не использовал бы его для оценки акций, которые собирался покупать. Тем не менее Уоррен поставил на этот прогноз три четверти своих накоплений.

В апреле он написал письмо в две наиболее известные брокерские фирмы, специализировавшиеся на акциях страховых компаний (Geyer & Со и Blythe and Company), с просьбой предоставить ему свои исследования. Затем он посетил их, чтобы поговорить относительно прогнозов в отношении GEICO. Услышав их мнение, Уоррен изложил свою теорию.

Они заявили, что он сошел с ума.

В отрасли доминировали огромные страховые компании с тысячами агентов, и ожидалось, что так будет всегда. Но, несмотря на это, GEICO росла, как одуванчик в июне, и печатала деньги, как Монетный двор США.

Уоррен не мог понять, как они не видят очевидного.

Глава 17. Эверест

Нью-Йорк • весна 1951 года

Когда в Колумбийском университете начался второй семестр, Уоррен весь трепетал от возбуждения. Во-первых, отца только что большинством голосов избрали в Конгресс в четвертый раз, а во-вторых, он наконец собирался встретиться со своим героем.

В своих мемуарах Бен Грэхем описывает себя как одиночку, у которого после окончания средней школы никогда не было близкого друга: «У меня были приятели, но закадычного друга не было никогда»¹. Никто не мог достучаться до его сердца. Люди восхищались им, любили его и хотели подружиться с ним больше, чем этого хотел он. Он вызывал у людей восхищение, но никто не мог похвастаться тем, что был его другом. Позднее Баффет назвал это «защитной оболочкой» Грэхема. Даже со своим партнером Дэвидом Доддом Грэхем не был близок, он испытывал большие трудности в понимании других людей и общении с ними. Окружающим было тяжело с ним разговаривать — слишком умным, слишком эрудированным, слишком интеллигентным. Рядом с ним невозможно было расслабиться, приходилось постоянно напрягать свои умственные способности. И хотя он всегда был любезен в общении, но быстро уставал от бесед. «Настоящими друзьями и близкими» Грэхема были его любимые авторы — Гиббон, Вергилий, Мильтон, Лессинг — и их произведения, которые, по его словам, «оставили большой след в моей памяти и имели гораздо большее значение для меня, чем живые люди».

На первые 25 лет жизни урожденного Бенджамина Гроссбаума² выпали четыре финансовых кризиса и три депрессии¹⁰⁷. Когда Бену было девять лет, скончался его отец. Его смерть стала тяжелым ударом для семьи. Практичная честолюбивая мать Грэхема потеряла большую часть своих акций во время паники 1907 года, и ей пришлось скрепя сердце заложить драгоценности. Одним из самых ранних воспоминаний Грэхема было то, как они стояли в банке у окошка кассира, пытаясь обналичить чек, и тот громко спросил коллегу, располагает ли миссис Гроссбаум суммой в пять долларов. Грэхем вспоминает, что «его семью спасли родственники, проникшиеся их несчастьями»³.

Тем не менее Бен преуспевал в средней школе Нью-Йорка. Он читал Виктора Гюго на французском языке, Гете — на немецком, Гомера — на греческом, а Вергилия — на латыни. После окончания школы Бен хотел поступить в Колумбийский университет, но у него было недостаточно денег. Посетив дом семьи Гроссбаум, инспектор отказал Бену в стипендии. Мать Бена была убеждена, что сделал он это потому, что увидел в доме несколько стульев и некоторые другие мелкие предметы мебели эпохи Людовика XVI, несмотря на их заверения, что они живут в стесненных обстоятельствах. Бен, однако, был уверен, что инспектор обнаружил «тайное уродство» в его душе: «В течение многих лет я боролся с тем, что французы называют mauvaises habitudes [вредная привычка, эвфемизм для мастурбации] и которое в сочетании с врожденным пуританством и широко распространенными медицинскими брошюрами, от которых волосы вставали дыбом, привело меня к невообразимым моральным и физическим проблемам»⁴.