Следует отметить, что и основная хозяйственная ячейка феодального общества — вотчина — там, где генезис феодализма осуществлялся в наиболее полной, «классической форме», т. е. в Северной Франции, складывалась не просто путем видоизменения позднеримской виллы, а в результате образования крупного имения нового типа.[19]
Все это, разумеется, не означает, что в формировании класса зависимого крестьянства не участвовали позднеантичные колоны и другие социальные слои, что на становление средневековой вотчины не оказывала влияния [204] уцелевшая римская вилла. В некоторых случаях данные компоненты процесса феодализации могли даже превалировать. В общем, каким бы ни было варварское королевство по своей структуре, смешанным или «чистым», оно содержало в себе предпосылки процесса феодализации. Зачатки феодальных отношений, как известно, возникали и в позднеримском, и в родоплеменном обществе в период его разложения. В варварских королевствах эти элементы получили дальнейшее развитие. Процесс генезиса феодализма, совершавшийся в этих королевствах, имел своим непосредственным результатом возникновение раннефеодального общества и государства. При рассмотрении эволюции варварского королевства в последнее время и зарубежные и советские ученые большое внимание уделяют вопросам синтеза римских и германских отношений.Современные буржуазные медиевисты рассматривают вопросы синтеза в соответствии с теми общими концепциями сущности феодализма и характера перехода от античности к средневековью, которыми они руководствуются. Так, например, для Г. Миттейса римско-германский синтез во Франкском королевстве состоял прежде всего в том, что в систему феодальных связей, которые возникали еще в галло-римском вассалитете, проникла идея «германской верности». В результате возникла ленная система, представлявшая собой феодализм в его позитивной форме.[20]
В этом синтезе германский элемент везде выступает как основная и ведущая сила. Г. Аубин, рассматривая значение римско-германских культурных связей в Рейнской области, привел ряд интересных данных об усвоении германцами римских достижений в области агрикультуры и ремесла, о роли церкви в римско-германских отношениях, о положении городов.[21] Но, касаясь общей проблемы континтуитета и роли римских и германских элементов в синтезе, он высказывает взгляд, не имеющий ничего общего с научным рассмотрением вопроса: «Мы чувствуем германское, как не подлежащий обсуждению источник всего нашего существа. Мы никогда не можем допустить, чтоб оно ставилось на одну ступень с остатками античности».[22]Широко распространена в зарубежной медиевистике и другая интерпретация синтеза, которая придает большое значение роли позднеантичного крупного землевладения, римского права и церкви в истории варварских королевств. Упомянутый уже историк Р. Бухнер, указав на важную роль наследия античности во Франкском королевстве в экономике и праве, выражает свое несогласие с точкой зрения Г. Миттейса относительно преобладающей роли германского начала во франкском устройстве. В политической системе Хлодвига Р. Бухнер видит слияние римских институтов с германскими.[23]
Еще более определенно подобная точка зрения высказывается К. Штрохекером относительно средиземноморских варварских королевств. Их природа, но мнению немецкого историка, была дуалистической, основанной на противоречиях между римскими и германскими элементами, и оставалась [205] такой в Остготском и Вандальском королевствах до их гибели, а в Вестготском королевстве до конца VI в., когда осуществился синтез римских и германских начал при перевесе позднеантичного субстрата.В названных работах высказано немало ценных соображений относительно различных сторон взаимодействия римских и германских социальных и политических институтов в варварских королевствах, но все эти явления и процессы остаются лишенными определенной социологической характеристики. Они оказываются вне той общей схемы социально-экономического развития, которая может объяснить переход от одного типа общественного устройства к другому, точнее говоря, от одной социально-экономической формации к другой.
В советской историографии в последние два десятилетия проблемам синтеза уделялось много внимания.[24]
Общей чертой подхода к проблеме синтеза для советских историков является интерпретация синтеза как взаимодействия отношений разлагающегося рабовладельческого строя и также разлагающегося первобытнообщинного строя. Но в оценке роли и соотношения тех или иных социальных, экономических, политических и идеологических институтов в этом синтезе высказываются различные суждения.