Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Когда возникло христианство, даже эти смутные и несовершенные ощущения потеряли значительную часть своей первоначальной силы. Человеческий разум, который одними своими силами не способен проникнуть в тайны веры, уже легко одержал победу над дурачествами языческой веры, и, когда Тертуллиан или Лактанций выставляют на всеобщее обозрение ложь и причудливые странности язычества, они не могут не копировать красноречие Цицерона или остроумие Лукиана. Зараза, исходившая от этих полных скепсиса сочинений, распространилась далеко за пределы круга их читателей. Мода на неверие передавалась от философа любителю удовольствий или деловому человеку, от аристократа – плебею, от господина – рабу, который служил у него за столом и жадно прислушивался к его вольным речам. Представители этой философствующей части человечества на публике относились с подчеркнутым уважением и почтением к религиозным установлениям своей страны, но их скрытое презрение было видно за этой позой как под тонким и неумело наброшенным покрывалом. Поэтому даже люди из народа, видя, что их божества отвергаются и осмеиваются теми, кого они привыкли чтить за высокое положение или за ум, стали тревожиться и сомневаться в истинности тех учений, в которые верили совершенно слепо вслед за отцами. Упадок древнего суеверия создал для очень большой части человечества угрозу попасть в очень болезненное и неудобное положение. Немногие любознательные умы могли найти себе развлечение в скептицизме и тревожной неопределенности, но суеверие так присуще толпе и так родственно ее душе, что большинство людей, даже если их насильно пробудили от него, сожалеют об утрате этого приятного сна. Их любовь ко всему чудесному и сверхъестественному, вызванное любопытством желание узнать будущее и сильная склонность простирать свои надежды и страхи за границы видимого мира были главными причинами, породившими многобожие. В простой грубой душе необходимость верить во что-либо так сильна, что после гибели любой системы мифов такие люди, вероятнее всего, примут для себя какой-то другой вид суеверия. Опустевшие храмы Юпитера и Аполлона могли бы вскоре быть заняты какими-нибудь более новыми и модными божествами, если бы в решающую минуту Провидение не вмешалось и не послало подлинное откровение, способное через один лишь разум вызвать глубокое почтение к себе у человека и убедить его в своей истинности и при этом наделенное всеми украшениями, возбуждающими в народе любопытство, удивление и благоговение. При тогдашнем расположении духа этих людей, из которых многие почти расстались со своими искусственными суевериями, но были доступны чувству религиозной любви и при этом желали найти объект для этого чувства, и менее достойного предмета было бы достаточно, чтобы заполнить пустое место в их сердцах и удовлетворить их пылкое влечение к чему-то неопределенному. Те, кто склонен размышлять об этом, вместо того чтобы поражаться быстроте, с которой развивалось христианство, возможно, будут удивлены тем, что успех новой религии не был еще более быстрым и повсеместным.