Упадок и разрушение

— Так себе, старина. Как говорится — лиха беда начало; даже при самых романтических отношениях сперва приходится нелегко. А тесть мой, сам понимаешь, не сахар. К нему подход требуется. Ты лучше вот что скажи: к лицу ли мне, женатому человеку, появиться сегодня у миссис Робертc?

— В первый же вечер это выглядело бы, как мне кажется, несколько странно.

— Флосси бренчит на пианино. Динги проверяет счета. Старик заперся у себя в библиотеке. Эх, была не была: пропустим по одной и мигом обратно, а?

Рука об руку шагали они по знакомому маршруту.

Сегодня угощаю я, — предупредил Граймс.

Духовой оркестр Лланабы снова был у миссис Робертс в полном составе. Низко склонившись над столом, музыканты продолжали делить заработанное.

— Сегодня утром сочетались браком я слышал от людей? — пропел начальник станции.

— Сочетался, — буркнул Граймс.

— Моя свояченица загляденье обещали познакомиться не захотели, — упрекнул его руководитель оркестра.

— Слушай-ка, друг любезный, — вспылил вдруг Граймс. — А ну-ка заткнись. Не лезь в душу. Сиди себе да помалкивай — пивком угощу, ясно?

Когда миссис Робертс запирала на ночь свое заведение, Граймс с Полем карабкались в гору. В Западной башне горел огонек.

— Ждет не дождется, — вздохнул Граймс. — Найдутся такие, кто скажет: ах, как романтично — огонек в старинном замке. Когда-то я даже помнил стихотворение про что-то в этом роде. Теперь, конечно, позабыл. В детстве я знал наизусть массу стихов — про любовь, понятное дело. Сплошные замки да рыцари. Сейчас вот самому смешно — нашел чем увлекаться.

В замке он свернул в боковой коридорчик.

— Счастливо, старина. Мне теперь сюда. Приятных снов. Обитая сукном дверь захлопнулась за ним, и Поль отправился спать.

Теперь Поль почти совсем не виделся с Граймсом. Они кивали друг другу на молитве, сталкивались на переменах, но обитая сукном дверь, которая отделяла докторскую половину от школьной, отныне разделяла и друзей. Как-то вечером мистер Прендергаст, получивший наконец второе кресло в свое безраздельное пользование, курил-курил, а потом сказал:

— Странное дело: что-то я соскучился по Граймсу. При всех его недостатках, он был веселый человек. По-моему, в последнее время мы с ним стали лучше понимать друг друга.

— Сейчас ему не до веселья, — сказал Поль. — Жизнь в башне ему, как мне кажется, не на пользу.

Случилось так, что как раз в этот вечер Граймс решил посетить коллег.

— Я немножко посижу — вы не возражаете? — с необычной застенчивостью осведомился он.

Поль и Прендергаст вскочили навстречу гостю.

— Может, я некстати? Я ненадолго.

— Граймс, милый, мы только что говорили, как по тебе соскучились. Проходи и садись.

— Табачку не желаете ли? — осведомился мистер Прендергаст.

— Спасибо, Пренди. Я просто не мог не прийти, столько накипело. В супружеской жизни не все пироги да пышки, уж это точно. Дело даже не во Флосси — с ней как раз никаких проблем. Я даже к ней привязался. Она ко мне хорошо относится, а это кое-что да значит. Вся загвоздка в докторе. Извел он меня. Сил моих больше нет. Вечные насмешки, а я из-за этого чувствую себя полным ничтожеством. Помните, как леди Периметр с Клаттербаками разговаривала, — так и он со мной. Обедать хожу, как на пытку. У него всегда такое выражение лица, точно он наперед знает, что я хочу сказать, а когда я что-то из себя выдавливаю, он делает вид, словно сказанное мной даже превзошло его худшие опасения. Флосси говорит, что и с ней он иногда обращается точно так же. Ну а со мной-то каждый божий день, черт его подери.

— Вряд ли он нарочно, — сказал Поль. — На твоем месте я бы не обращал внимания.

— Легко сказать — не обращал бы внимания. Ужас в том, что я и сам начинаю думать — а вдруг он и в самом деле прав. Я ведь, что и говорить, человек неотесанный. В искусстве полный профан, со знаменитостями дружбу не водил, у портного приличного — и то не бывал. Таких, как я, он называет плебеями. Пусть так, я и не прикидывался аристократом, другое дело, что раньше плевать я на все это хотел с высокой колокольни. И не потому, что много о себе понимал — боже упаси, просто мне казалось, что я не хуже других, что если живешь неплохо, то не все ли равно, что там про тебя говорят. А жил я, и правда, неплохо. Весело жил. А с этим человеком провел без году неделю — и словно кто меня подменил. Сам себе противен сделался. Главное, все время такое ощущение, что не только доктор, но и другие смотрят на меня свысока.

— Ах, как мне это знакомо! — вздохнул мистер Прендергаст.

— Раньше я думал, что ученики меня уважают — черта с два! Да и в пивной миссис Робертс все только притворялись, что от меня без ума — лишь бы я им пива ставил. А я и рад стараться. Они же меня никогда не угощали. Я думал, — это все потому, что они валлийцы, что, мол, с них взять, а теперь вижу, не в этом дело, просто они меня презирали — и правильно делали. Я теперь и сам себя презираю. Помните, как я любил при случае ввернуть что-нибудь эдакое французское — «savoir faire»[17] или там «je ne sais quoi»[18].