Упавшие зерна. Бегущие ландыши

Вот уж год, как нет его на свете,
Круглый, скоро прокатился он,
А в ушах наматывает сети
Закаленный и чеканный звон.

Я читаю медленно и грубо,

Временами тороплюсь скорей,
И «Болонью» тихо вторят губы —
Пятистопный золотой хорей.

И звучат томительно и кротко

Образы, волнующие кровь:
«Подошла неслышною походкой,
Посмотрела на меня любовь».

Все стихи его, без исключенья,

Я люблю, наверно навсегда,
И не лучше ангельское пенье
В райских упоительных садах.

Их читать ничто не помешает,

Не заставит никогда забыть,
Неужели их не всякий знает,
И не каждый сможет полюбить.

1922

* * *

Через год я прочел во французских газетах,

Я прочел и поник головой…

Н. Гумилев «Шатер»

«Середина странствия земного»
Оказалась странствия концом,
Смерть взяла тебя от нас иного —
С просветленным, радостным лицом.

Если даже «на земле не хуже» —

Смерть твоя была не так «проста»,
Над тобой никто почти «не тужит»
И не смеет «целовать в уста».

И молчит за райскою оградой

Огнекрылых трубачей отряд.
Их сердца сверкающей лампадой
В сумраке таинственном горят.

Пусть Георгий, храбрых покровитель,

За тебя поручится в раю,
Аполлон снесет к нему в обитель.
Лиру многострунную твою.

И тогда, быть может, по заслугам

Будешь ты за смерть вознагражден.
Я же вспомню в светлый час досуга
Мрачный день забытых похорон…

1922

* * *

Это сделал, в блузе светло-серой,

Невысокий старый человек.

Н. Гумилев. «Костёр»

Пробил час и старая Россия
Повернулась красным колесом. —
Не приход обещанный Мессии
Это был, и не намек о нем.

То народ-титан распутал сети,

Без труда, как ворох паутин,
И шутя сломал тиски столетий,
Все сметая на своем пути.

Был он мастер «ремесла святого» —

Офицер последнего царя —
С помощью отточенного слова
Обо всем стихами говоря.

Но погиб, посту не изменяя,

Сохраняя твердость до конца,
Ничего врагам не выдавая
Мускулами своего лица.

И рабочим старым отлитая

Пуля просвистела не с холмов,
Не к Двине, а, гулко замирая,
У холодных невских берегов.

Он упал на влажный пол сарая,

Окровавлен, бледен, недвижим,
И в глазах померкших – вестник рая —
Промелькнул крылатый серафим.

Не в побоище на поле бранном,

Не с победой при звучаньи труб,
А в столице северной туманной
Замерла улыбка мертвых губ.

Так он кончил с верой и надеждой

Свой недолгий, плодотворный век.
Это сделал в кожаной одежде
Зачерствелый, злобный человек.

1922

* * *

Густаву Шпету*