upload

пение. Оно было, одним словом, великолепно. Не зная, что делать, я попробовал дверь часовни, она оказалась незапертой (ну, понятное дело) и направился внутрь. Я опустил голову, когда вошёл, прикрыв рукой лицо, словно желая почесать царапину.

Как вам такая маскировка для бедняков?

Но в ней не было необходимости. Часовня была заполнена. Я встал позади остальных

поздно прибывших скорбящих, которым уже некуда было сесть. Хор закончил одухотворяющие

пение, и мужчина, не знаю, священник или проповедник или ещё кто-то, занял места на кафедре.

Он начал говорить о Тодде, как о "заботливом враче, хорошем соседе, щедром друге и

великолепном семьянине". Врач. Я не знал этого. Мужчина красноречиво описывал сильные

стороны Тодда: его благотворительную деятельность, личностное обаяние, щедрость духа,

способность заставить почувствовать каждого человека особенным, его готовность засучить рукава

и взяться за дело, когда кто-либо нуждался в помощи, и неважно друг это или незнакомец.

Естественно, сейчас я описал так хорошо всем известную речь на похоронах, ибо у нас есть

привычка перехваливать умершего, но я видел слёзы в глазах скорбящих, и то, как они согласно

кивали во время речи, как будто это была песня, которую могли слышать только они.

Со своего места позади я пытался хотя бы мельком увидеть Натали, но на пути было

слишком много голов. Я не хотел, чтобы меня заметили, поэтому прекратил. Я и так пришёл в

часовню, осмотрелся и даже послушал слова похвалы покойного. Разве этого недостаточно? Что

мне ещё здесь делать?

Пора было уходить.

- Первым, - сказал человек за кафедрой, - будет выступать Эрик Сандерсон.

Бледный подросток, думаю, лет шестнадцати, поднялся и пошёл к кафедре. Первой мыслью

было, что Эрик, должно быть, племянник Тодда Сандерсона (а, соответственно, и Натали), но эта

мысль исчезла тут же, как парень произнёс первое предложение.

- Отец был для меня героем...

Отец?

Понадобилось несколько секунд. Мысли имеют обыкновение нестись по изначально

намеченному пути, не в состоянии остановиться. Когда я был ребёнком, мой отец рассказал мне

старую загадку, которая, по его мнению, должна была меня одурачить.

"Отец и сын попали в аварию. Отец умер. Мальчик был срочно доставлен в госпиталь, где

хирург говорит:

- Я не могу оперировать этого мальчика. Он мой сын.

Как такое возможно?"

11

Вот именно это я и имел в виду, говоря о намеченном пути. Для поколения моего отца,

может быть, и сложно было разгадать такую загадку, но для людей моего возраста всё просто.

Ответ: хирург - его мать. Это было так очевидно, что помню, как рассмеялся тогда.

- Что дальше, пап? Ты начнёшь пользоваться кассетным магнитофоном?

Здесь было что-то подобное. Теперь я задумался, как может мужчина, который женат на

Натали шесть лет иметь сына-подростка? Ответ: Эрик - сын Тодда, но не Натали. Либо Тодд был

женат до этого, ну или у него просто ребёнок от другой женщины.

Я снова попытался увидеть Натали в первом ряду. Я вытянул шею, но женщина, стоящая

рядом, раздражённо вздохнула из-за того, что я вторгся её пространство. На подиуме сын Тодда, Эрик, накалял страсти. Он говорил красиво и трогательно. Так, что в часовне не было сухих глаз, кроме моих.

И что теперь? Просто стоять здесь? Засвидетельствовать своё почтение вдове, и тем самым

смутить её и вторгнуться в её траур? Разве это было бы не эгоистично с моей стороны? Хотел бы я

увидеть её лицо, увидеть, как она плачет о потерянной любви всей её жизни?

Не думаю. Я посмотрел на часы. Я забронировал билеты на вечерний рейс. Ага, быстренько

туда и обратно. Без беспорядка, без суеты, без ночёвки, без оплаты отеля. Завершение по

дешёвке.

Наверняка, найдутся те, кто констатирует очевидное, касательно меня и Натали, то есть, я

идеализировал время, проведённое вместе, невзирая ни на что. Я понимаю это. Объективно я

вижу, когда доводы обоснованы. Но сердце необъективно. Я, который преклоняюсь перед

великими мыслителями, теоретиками и философами нашего времени, никогда бы не опустился до

того, чтобы использовать такую банальную аксиому, как "я просто знаю". Но я знаю. Я знаю, кем

мы были вместе с Натали. Я вижу это незамутнённым взглядом, и из-за этого, я не могу понять, кем мы стали.

Короче говоря, я до сих пор не знаю, что случилось с нами.

Когда Эрик закончил и занял своё место, звуки шмыганья и тихих рыданий эхом разносились

в ярко-белой часовне. Церковнослужитель, управляющий похоронами, вернулся за кафедру и

использовал универсальный жест руками "пожалуйста, встаньте". Когда прихожане начали

вставать, я воспользовался моментом и выскользнул на улицу. Я перешёл через дорогу, вернулся

под укрытие деревьев пальметто и прислонился к стволу, таким образом, чтобы меня не было

видно из часовни.

- С вами всё в порядке?

Я повернулся и увидел ту самую милейшую барменшу.

- В порядке, спасибо.

- Замечательный человек, доктор.

- Ага.

- Вы хорошо его знали?

Я не ответил. Несколькими минутами позже, двери часовни открылись. Гроб вынесли под

ярко палящее солнце. Когда он оказался рядом с катафалком, те, кто несли его, один из которых