Уплотнение границ

Таким образом, в художественном кинематографе образ пограничника начал развиваться после 1935 года. Основой для него стал ряд архетипических репрезентаций, пришедших из журналистики. Первые кинообразы пограничников были созданы в 1928 году для «Совкиножурнала», посвященного 10-летнему юбилею Красной армии. Этот выпуск кинохроники открывался, согласно описанию, следующими кадрами:

Сухопутные, воздушные, морские участки границы СССР: пограничные столбы, часовой, погранзастава, пограничники в дозоре, самолеты в воздухе, корабли в море. Парад на Красной площади…[63]

В 1931 году вышел документальный фильм «По советским границам» («Союзкинохроника»), приуроченный к 10-летней годовщине создания пограничных частей. В 1931–1936 годах на погранзаставах было отснято большое количество фотографий. В последующие годы такие изображения тиражировались в немыслимых количествах. Что можно было на них увидеть?

На фотографиях и в кинокадрах пограничники изображались в контексте, например в виде застывшего и напряженно всматривающегося в невидимый горизонт часового в высоких сапогах и с ружьем (ил. 1). Это был обязательно мужчина, поскольку в те годы женщины в погранвойсках не служили. Он был молод и держался подчеркнуто прямо, гордо стоя на страже украшенных триумфальными арками ворот Страны Советов (ил. 2)[64]. Чаще, однако, пограничники изображались не в местах официального въезда на советскую территорию, а там, где они выполняли свою главную функцию – поиск «нарушителей границы». Они могли быть сняты на фоне дикой природы, возле пограничного столба, на вышке с биноклем, а главное – затаившись, как на охоте, в сопровождении верного пса. Иногда пограничники позировали в маскхалатах, стоя на лыжах.

Кинорепортажи, посвященные погранслужбе, чаще всего начинались с пейзажа и кадров, в которых появлялся пограничный столб, а сразу после него – пограничник на посту. После этого камера направлялась к казарме, выхватывая иногда по пути вышку и дозорную тропу. Жизнь на границе сводилась, таким образом, к нескольким кадрам. В монтажных листах 5-го выпуска «Социалистической деревни» мы читаем:

Поселок пограничников. Пограничники чистят лошадей, делают физзарядку, рассматривают карту, едут верхом, конвоируют контрабандистов, бегут по полю в противогазах, стреляют лежа[65].

Пограничник делал границу видимой, осязаемой. Без него она ускользала от взгляда. Кустарник, лес, поля – ничто не выдавало присутствия этой линии, за исключением таких удобных изображений рек и берегов. Да и с ними все было непросто. В то время как в коллективном воображении такие реки, как Уссури и Амур, действительно воспринимались в качестве рубежей, на практике все было сложнее из-за многочисленных рукавов и покрытых буйной растительностью берегов. Пейзаж становился по-настоящему пограничным только с появлением заветного столбика, немедленно ассоциирующегося с фигурой пограничника. Советский образ рубежей, таким образом, опирался прежде всего на людей границы, которые, защищая страну, делали осязаемыми ее контуры.

Вплоть до Второй мировой войны в советском дискурсе не использовалось понятие естественной границы. В марксистской традиции последняя могла наделяться положительным смыслом, будучи связанной с демократическими и национально-освободительными революциями начала XIX века. Когда же речь заходила об империалистических державах, это понятие подвергалось яростной критике как служащее «лишь ширмой для прикрытия захватнической политики великих держав»[66]. В рамках советской постколониальной политики дискурс естественных границ, в частности для обоснования притязаний на выход к теплым морям, напоминал о царских войнах и являлся частью заклейменного русского, имперского, панславистского наследия. Тем не менее во второй половине 1930-х годов в географические репрезентации Советского Союза будет включена идея своего рода евразийской очевидности границ.

Вот как начиналась статья о пограничниках в вышедшем на французском языке в 1938 году «Популярном очерке истории Красной армии», подлинной жемчужине конкретного патриотизма: