Вечером за ней пришли двое солдат. Один – уже знакомый, чахоточный, со странным акцентом, другой, в длинной, не по росту шинели, в полумраке подвала показался немного растерянным, очевидно, был новеньким. По темному коридору ее вывели во двор, затем через калитку на улицу. Ирина жадно, с наслаждением вдохнула пьяняще свежий, полный неведомых раньше запахов, морозный воздух. Уже смеркалось. Кружил легкий снег. Долетая до земли, он таял и, смешиваясь с грязью, толстым слоем покрывавшей деревянный настил для прохожих, проложенный вдоль улочки, навевал тоскливые мысли, что так теперь будет всегда – слякоть, мерзость, лужи, по краям прихваченные морозцем, в которых, как в зеркалах, разбросанных чьей-то нерадивой рукой, отражалось серое небо безысходности.
Перебросившись несколькими словами с караульным у входа, солдаты ввели Ирину в добротный двухэтажный, видимо купеческий, дом с колоннами, окрашенный в желтый цвет, и провели в гостиную. Чахоточный, гулко топая сапогами по деревянной лестнице, поднялся на второй этаж. Ирина осмотрелась. На стенах картины, на буфете какие-то безделушки, пахнет едой и еле уловимым дымком от растопленной печи. Казалось, хозяева только что вышли на минутку, оставив все на своих местах, но вот возвращаться почему-то раздумали. На втором этаже послышался кашель, снова забухали сапоги по лестнице. Спустившись, чахоточный приблизился к Ирине, с интересом осмотрел ее с головы до ног и, скривив тонкие губы в ухмылке, подтолкнул к лестнице.
– Пойди туда. Тебя ждут. Давай! Бистро!
Поднявшись наверх, Ирина перешагнула порог жарко натопленной комнаты, судя по большой кровати с балдахином – спальни. Навстречу с радушной улыбкой двинулась дородная женщина в цветастом платье, окинувшая Ирину цепким оценивающим взглядом.
– Ты, что ли, Ириной будешь, сердешная?
– Я. – Обернувшись на стук двери, увидела, что их оставили одних.
– Вот и хорошо. Давай, милая, одежку-то свою старую сымай да вон, в угол складывай. А я тебе ванну уже спроворила. Пойду воду проведаю, чтоб не простыла. Давно стоит-то, тебя дожидается.
Тяжело дыша, она скрылась за дверью в соседнюю комнату и через мгновение вернулась с большой простыней. Быстро сняв перепачканную одежду под внимательным взглядом хозяйки, Ирина, замотавшись в простыню, вошла в дверь с витражным стеклом, остановилась перед небольшой ванной на маленьких изогнутых ножках, стоящей на полу из розовых плиток, и, сбросив простыню, опустилась в теплую воду. Блаженно прикрыла глаза, слыша над собой непрерывное воркование женщины:
«Вот какая барынька-то у нас раскрасавица, вот какая расчудесная…» – словно сквозь сон чувствовала, как мягкая, нежная губка с ароматной пеной скользит по исхудавшему, измученному телу. Она не могла избавиться от ощущения нереальности происходящего: и когда ей деревянным гребнем расчесывали волосы, и когда переодевали в пришедшееся почти впору длинное платье из тонкой серой шерсти, и когда сажали к столу, на котором были расставлены тарелки со свежеиспеченным хлебом, нежным салом, горячей дымящейся картошкой с подсолнечным маслом и солеными огурцами.
– Выпьешь стопочку? – спросила хозяйка, выставляя на стол бутыль с желтоватой жидкостью. – Ты, девка, не робей, глотни для успокоения души. Коль впервой такое… очень даже помогает.
Ирина помотала головой, не в силах оторваться от еды.
– Ну, не хошь как хошь, а я глотну, – женщина с удовольствием выпила, откусила хрустящий огурец и тут же налила еще. – Платье, гляжу, впору тебе. Хозяйкиной дочки это.
– А хозяева-то где? – Ирина положила себе еще картофелину.
– Известное дело где, – женщина опустила глаза. – Где все. То ли они есть, то ли нет. Пропали… на той неделе. Твой-то… к ним с бумагой пришел от новой власти, чтоб освободили дом, а они воспротивились. А ему слова поперек не скажи. Дюже злой. Ох, грехи наши тяжкие… – тяжело вздохнула и подняла помутневшие глаза на Ирину. – Волосы-то, глянь, почитай совсем высохли. Поди, сердешная, к зеркалу – забери их, как тебе надобно. Я-то не ладная в этом. Пойду, что ли, самовар проверю, закипел ли, – тяжело поднялась с места и вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь.
Ирина быстро подошла к окну. «Не очень высоко. Только надо бы найти верхнюю одежду – в таком платье и туфельках далеко не убежишь. А впрочем, не все ли равно, главное – выбраться отсюда». Дернула оконную раму, которая со скрипом поддалась, и тут же натолкнулась глазами на караульного с винтовкой, выглянувшего из-под навеса у входной двери. Отпрянув от окна, подошла к туалетному столику с большим зеркалом, подобрала волосы, закрепив их лежавшими рядом длинными металлическими шпильками, и прислушалась. Показалось, что скрипнула лестничная ступенька… Затем половица…
Дверь медленно приоткрылась. В зеркальном отражении появилась фигура дознавателя. Он осторожно приближался, не сводя с нее глаз. Не поворачивая головы, дрогнувшими пальцами принялась поправлять шпильки, незаметно достав одну и зажав ее в руке. Неожиданно спокойно подумала: «А вот и моя смерть. Ничем другим это быть не может».