Употребитель

Я торопливо села на стул перед компьютером и занесла пальцы над клавиатурой. Что написать? После десятков лет молчания все вдруг забурлило в сердце. Все эти годы так хотелось поговорить, а поговорить было не с кем. Я разговаривала со стенами, с небом, с голубями, с горгульями на шпилях собора Нотр-Дам. «Слава богу. Я думала, я больше никогда не получу весточки от тебя. Прости. Прости. Значит ли это, что ты простил меня? Я ждала тебя. Ты просто не в состоянии представить, каково это — увидеть твое имя на экране компьютера. Ты простил меня?» Такие у меня были мысли.

Я растерялась. Я сжала кулаки, встряхнула руки, снова сжала пальцы и снова встряхнула. Наконец я опустила пальцы и набрала одно-единственное слово. «Да».

Ожидание того дня стало сущим мучением. Я пыталась держать в узде свои ожидания, но получить такое неожиданное письмо от Джонатана и не размечтаться было невозможно. Я понимала, что возлагать слишком большие надежды на нашу встречу не стоит, но какая-то частица меня продолжала тешить себя романтическими мечтами при упоминании о Джонатане. Как можно было лишить себя радости хоть немножко помечтать? Ведь я так давно ничего не ждала.

О своей жизни Джонатан поведал мне в следующем электронном письме. В тридцатых годах он жил в Германии и выучился там на врача. Получив диплом, он стал странствовать по далеким бедным странам, оказывать их жителям медицинскую помощь. Имея сомнительные документы, было гораздо проще проскочить в отдаленные уголки планеты, где была срочная нужда в медиках. Перепуганные бюрократы могли спешно оформить тебе необходимые бумаги. Джонатан работал с прокаженными на островах в азиатской части Тихого океана, с жертвами оспы в Индокитае. Вспышка геморрагической лихорадки привела его в Центральную Африку, и он остался руководить медицинской клиникой в лагере беженцев неподалеку от границы Заира с Руандой. Конечно, тут не проводят операций на открытом сердце, писал мне Джонатан. Сплошные огнестрельные ранения, дизентерия и прививки от кори. Всякая всячина.

Что я могла написать в ответ, кроме как подтвердить время и место нашей встречи? Меня волновало и немного пугало то, что Джонатан стал врачом — ангелом милосердия. Но он ждал, что я расскажу ему о своей жизни со времени нашей последней встречи. Я села перед компьютером и задумалась — что написать? Что написать, чтобы не смутить, не расстроить Джонатана? После нашего расставания жизнь была нелегкой. Большую часть времени я просто плыла по течению, совершала один глупый и мелочный поступок за другим. Но в те времена я верила, что это мне необходимо, чтобы выжить. И вот наконец моя жизнь стала размеренной и мирной, почти монашеской. Не сказать, чтобы у меня был большой выбор, но я примирилась с такой жизнью.

Я понимала, что Джонатан обратит внимание на умолчания в моем письме, но я уговаривала себя: «Он знает меня, поэтому не будет тешить себя иллюзиями, что я изменилась за время нашей разлуки». По крайней в мере, в моей жизни столь драматичных перемен не произошло. Мое первое письмо Джонатану было полно любезностей: с каким нетерпением я жду нашей встречи, как мне хочется увидеться с ним воочию, и так далее.

День встречи неумолимо приближался. Я была во власти глупых иллюзий. На тот случай, если Джонатан пожелает побывать у меня дома, я попросила горничную прийти на этой неделе раньше обычного. Я купила экстравагантный букет цветов, который вполне сгодился бы для королевской свадьбы. Я положила в холодильник несколько бутылок шампанского и принесла из винного погреба бутылку хорошего старого каберне.

Ночью накануне приезда Джонатана я совсем не смогла заснуть. Села перед зеркалом. Заметит ли он какие-нибудь перемены во мне? Я придирчиво изучала свое отражение. Конечно, искать в себе какие-то перемены — это был невроз чистой воды, попытка представить себя обычной женщиной — как те, из телерекламы, щебечущие про мимические морщинки. Я знала, что перемен нет и не будет. Я по-прежнему выглядела, как студентка колледжа, и выражение лица у меня по обыкновению было сердитое, озабоченное. Ни единой морщинки — гладкая, идеальная кожа, как в тот день, когда Джонатан от меня ушел. Я была миловидная, но не красавица. Проклятие и милосердие моей жизни. Достаточно миловидная, чтобы на меня обращали внимание, но недостаточно красивая, чтобы по мне сходили с ума. Во мне все еще сохранился пыл молодой женщины, которой не хватает секса, хотя на самом деле в моей долгой жизни его было более чем достаточно. Мне не хотелось, чтобы Джонатан увидел меня отчаянно влюбленной, но избежать этого было невозможно. Это я поняла, глядя на себя в зеркало. Мне суждено было навсегда остаться отчаянно влюбленной в него.