Уповаете?

– Если здраво размыслить, то не нужно. Это боле вульгарно человеческий взгляд на суть вопроса. Так сказать, визуализация ожиданий массового бессознательного. – Гений местного разлива, как всегда, многословен, но от этого ни на йоту не ближе к пониманию рядовыми окружающими…

– Поясни. – И начальством.

– Неужели вы верите, что Высшее существо, состоящее из неведомых сгустков непостижимых энергий, выглядит в точности как Homo sapiens обыкновенный?

Приостановившие работу сотрудники отдела переглядываются, прикидывая, чем не угодил Николаю внешний вид человека, тем более разумного. Вдоволь насмотревшись на привычные две руки, две ноги, посередине… Хм-м, это несколько ни оттуда.

– Растущие волосы и ногти, прочая внутренняя требуха, без которой ни один нормальный человек не может обходиться, – продолжает жечь напалмом своего ума Николай, – это, скорее, рекламный продукт, призванный своей наглядностью завлекать в ряды новых неофитов.

– Это что же, – встревает Борта, – А иконы? Иконы же пишутся…

– Хочешь сказать, с оригиналов? – ехидно подсказывает закоренелый атеист и идейный сторонник либеральных идей Керха.

– Ну-у, – начинает запинаться наша единственная представительница слабого пола, – нет, конечно, но…

Николай продолжает свой ликбез по научному атеизму:

– Тут нужно принимать во внимание времена, когда зародилось большинство религий, и общий интеллектуальный уровень населения тех эпох. Вернее сказать, его практически полное отсутствие. Хотя, к слову, и ныне он не блещет умопомрачительными высотами. А от численности последователей любой веры всегда зависело благосостояние её патриархов. Как материальное, так и в редких случаях отрицания perfecti накопительства в любых его проявлениях, чисто духовное – от численности привлечённых на путь истинный безбожников в любой концессии полагалось божественное поощрение. Поэтому возможность донесть до каждого прекрасный облик божества является архиважной задачей. А кто человеку более прекрасен, учитывая его извечный антропоцентризм, как не он сам? Отсюда рождается эта вереница изображений человекоподобных богов. Ну и вообще, доведение любой информации в виде образов намного доходчивее, чем на слух и уж тем более текстом…

– Ты чего предлагаешь, – прерываю затянувшуюся лекцию, – конкретно?

– Если на изображении нет никаких пояснительных текстов, силы и время на такие произведения…

Заметив мои нахмуренные брови, захлопывает рот:

– Не берем.

Доплец и Мордье, благодарно вздохнув, опять уходят в забой за очередной вагонеткой с египетскими папирусами.

Решаю отстраниться от гипнотизирующего ритма рутинной работы и побродить по запутанным лабиринтам Института. Подышать, так сказать, воздухом свободного творчества…

Тишина… Как оказалось, за непроницаемым монолитом древних стен дневной свет уже сдал свои отвоёванные поутру позиции, и жители города опять довольствуются лишь искусственными суррогатами – жалкими плодами ламп накаливания. Сотрудники в большинстве своём оставили рабочие места и в благостной тишине родных кухонь чинно поедают на скорую руку приготовленный ужин. Ещё пара часов, и они до утра исчезнут из данной реальности, блуждая по фантасмагорическим закоулкам своих снов.

А я бреду в одиночестве, наслаждаясь умиротворённостью и спокойствием. Впереди на крашеных стенах коридоров лишь неясные пятна отражений далёких уличных фонарей. Властитель сумрака допускает в свои владения лишь оскопированное подобие всемогущего Бога Ра. Кажется, здесь ничто не в силах потревожить вновь торжествующего Апофиса.

Гулкий звук моих шагов уносится вперед, распугивая зазевавшихся призраков. Освещение не включаю – так приятно скользить во мраке, периодически растворяясь в непроницаемых чернилах теней. На ум приходит давний разговор с Костяем. Тогда он сравнивал эти коридоры с артериями, пронизывающими тело нашего Института и по утрам доставляющими в кабинеты и лаборатории кровяные тельца – сотрудников, наполненных свежими идеями и замыслами. И без этого каждодневного притока, как он художественно выразился, Институт бы зачах и умер. Я же тогда, в пылу полемического задора, нарисовал картину петляющих коридоров кишечника, безжалостно высасывающего из пришедших все силы и соки, а затем выталкивающего их опустошёнными в холодную эмаль вечерних улиц. Долго спорили, чьё сравнение более близко к сути, но в итоге каждый остался при своём мнении. Теперь же я готов встать на точку зрения друга – петляя в лабиринте, хочется чувствовать себя бодрым эритроцитом, а не унылой…