— Нет, это мой долг, — просто сказала женщина. — Берегите себя. А то медсестры мне ваш уход не простят.
— А вы? — вдруг неожиданно даже для себя спросил Травин.
Дарья Павловна только улыбнулась, погасила папиросу о железные перила, бросила гильзу на землю и скрылась в дверях.
Несколько семей из села Сморчково жили обособленно, на выселках. Само село, как полагается — с церковью и сельсоветом, окружило себя полями, а вот выселки стояли, почитай, в лесу, и занимались их жители бортничеством. Лесной мед — он самый душистый и сладкий, пчелы что попало собирать не будут, когда такой выбор цветоносов. Так что жили семьи зажиточно, батраков не нанимали, продналог отдавали сполна, и местная власть, что старая, что новая, в их дела особо не лезла. Так, зайдет участковый раз в месяц, просто для порядка, да детишки в новую школу шастают туда-сюда, ну и раз в две-три недели телега за чем-нибудь необходимым в город съездит, заодно воск и мед отвезет, вот и всех связей с внешним миром.
— Глаз дергается, — женщина с изрезанным морщинами лицом поправила одеяло на лежащем на кровати мужчине с окладистой бородой. — Третий день уже. Может, дохтура позвать?
— Дура ты, — ее собеседник, кряжистый старик с узловатыми пальцами, только головой покачал, — знаешь ведь, что у Никифора за дела. Мигом в застенки утащат, не посмотрят, что еле живой. Бабка Фекла что говорит?
— Сказала — лежать ему надо, сам очнется. За отвар червонец взяла.
— Медом не захотела?
— Нет, сказала — деньги нужны на заговоренную воду.
— Толку никакого, как хрипел, так и хрипит, — дед недовольно сплюнул на пол. — Отойдет не ровен час.
— Вы уж постарайтесь, чтобы выкарабкался, — в горницу зашел мужчина в сапогах и военном френче. Положил на стол тонкую пачку денег. — Все, дольше задержаться не могу, буду заезжать, проверять. И если узнаю, что уход за ним плохой был, рассержусь.
— Все сделаем, как надоть, барин, — перекрестился дед. — И не такого выхаживали, он ведь на медведя с кулаками ходил и выдюжил.
— Значит, слаб тот медведь был поперек городского, — военный кивнул и вышел из избы. Зашагал к телеге с запряженной в нее каурой кобылой, бормоча себе под нос: — Кто ж знал, что этот гнида схрон перепрячет. Если и Никифор подохнет, целый год коту под хвост. Надо же, из-за дурака столько хлопот.
Глава 5
Город был заклеен афишами — приезжал сам Никандр Ханаев[6], солист Большого театра. Артист некоторое время после революции жил в Рогожске и после переезда в Москву город не забывал, появлялся здесь время от времени. В этот раз он грозился дать «Ромео и Джульетту» на сцене синематографа «Колизей».
Травин оперу не любил, равно как и балет — за, как ему казалось, нереалистичность представления. Он считал, что мысли надо выражать кратко и ясно, а не заунывным пением или тем более танцем, да и музыка классических произведений наводила на него тоску. То ли дело синтетический ансамбль Леонида Варпаховского, игравший экзотический по меркам Страны Советов джаз в саду Эрмитаж, было что-то в этой рваной неровной музыке такое, что брало за душу. А вообще он предпочитал кино, пусть даже такое, немое и черно-белое, там и актеры кривлялись забавнее, и сюжеты были куда интереснее.
В коммунхозотделе Травина встретили сдержанно. Само происшествие в городе вызвало большой интерес, но имени Сергея по отношению к нему не упоминали, газетчики все лавры отдали местной милиции, разоблачившей и уничтожившей преступников на месте. Тем не менее Кац, как и многие жители города, был в курсе того, что произошло, сарафанное радио работало куда лучше обычного, так что начальник коммунхоза был в растерянности, он пока не знал, как относиться к Травину — как к будущему жильцу тюремной камеры или как к герою.
— Что следователь? — спросил он только после того, как собственноручно закрыл тяжелую дверь своего кабинета.
— Давил, — не стал скрывать Сергей, — только не вышло у него ничего, даже протокол подписать не дал, значит, просто на понт брал.
— Себе на уме этот Мальцев, — негромко сказал Лев Аверьянович, — как специалисту, говорят, цены ему нет, а как человек — не поймешь, чего ждать от него. Скажу вам между нами, Сергей, как его вижу, тот еще жук.
— Учту, — Травин кивнул. — Только, товарищ Кац, не хочу я посторонних за глаза обсуждать, вы уж простите. Не дело это.
— Я тебя предупредил, а ты уж сам думай, для этого голова у тебя на плечах собственная имеется. Доктор-то что сказал?
— На поправку иду.
— Ну и славно. Дам тебе три дня отдыха, а не десять, как этот Райх написал, больше не получишь, работы много. Афанасий вон жалуется, что десять часов каждый день приходится по магазинам да баням бегать. В общежитие пойдешь?
— Сперва хочу домом заняться, оценить, что и как. Осень на носу, до зимы рукой подать, к морозам надо успеть основную работу сделать, раз уж взялся. Заодно привидений распугаю, нечего им в советском городе делать.
Кац рассмеялся, закашлялся, поднося платок к слезящимся глазам.