Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали

Раскол единого олигархо-бюрократического блока вовсе не означал противостояния частных собственников и государства. Скорее, можно говорить о том, что различные группы чиновников заключили альянсы с различными конкурирующими группами олигархов. Раскол происходил внутри самого государственного аппарата. Как следствие этого, борьба также велась прежде всего политическими методами. Важнейшим из них стала публикация в прессе компрометирующих материалов — «компромата» — друг против друга. «В отличие от американских разгребателей грязи начала века, российские коллеги в большинстве случаев не ориентируются на публику, — пишет Засурский. — Основной целью является направленное воздействие на политизированную элиту»[150]. Нужно подорвать позиции своих противников в аппарате власти и поддержать своих друзей. На смену централизованным информационно-пропагандистским кампаниям пришли информационные войны.

Сначала компания НТВ на всю страну заявила о «государственном перевороте», когда охрана задержала имиджмейкеров президента, пытавшихся вынести из Дома Правительства коробку из-под ксерокса, набитую неучтенными долларами. Затем еще более масштабная война разразилась в 1997—1998 гг., когда ОНЭКСИМбанк Владимира Потанина не без помощи Анатолия Чубайса за бесценок получил приватизировавшийся пакет акций компании «Связьинвест». Березовский и Гусинский предприняли акции «информационного возмездия», реально ослабившие позиции Чубайса в структурах власти. Затем издания, близкие к Юрию Лужкову, начали кампанию по дискредитации вице-премьера Бориса Немцова, в котором Лужков на тот момент видел опасного для себя соперника на президентских выборах. Отчасти за этим конфликтом скрывалась борьба московского автозавода АЗЛК с нижегородским ГАЗом за правительственные заказы. Нижегородец Немцов продвигал ГАЗовскую «Волгу» в качестве отечественного автомобиля, на который нужно «пересадить» чиновников. У Лужкова были собственные проекты престижных автомобилей. Сами чиновники, однако, вообще не собирались пересаживаться на отечественные автомобили, предпочитая немецкие «ауди» и «мерседесы».

Наконец, после августа 1998 г. развернулась информационная война между Березовским и Лужковым. Впрочем, это уже был конфликт иного рода. Если до того все конфликты заканчивались примирением сторон, то теперь началась война на уничтожение.

За годы ельцинского правления средства массовой информации полностью дискредитировали себя в качестве «четвертой власти», точнее, доказали, что эта власть не менее (а, может быть, даже более) коррумпирована, чем все остальные. Своими рекламно-пропагандистскими кампаниями они фактически разрушали единое информационное пространство, дезориентируя, дезорганизуя и разобщая людей. Но они же сами оказались жертвой собственной политики. Теряя моральный авторитет, они утрачивали и свою ценность в глазах бюрократии и политизированного капитала. И тем самым создавали почву для перехода к новым «управленческим технологиям», основанным на цензуре и применении прямого насилия.

Глава 6. Корпоративная модель и социальный конфликт

В 1990-е гг. Россия утратила не только статус великой державы. Перемены затронули весь образ жизни людей. Миллионы впадали в нищету на фоне стремительного обогащения новых русских. О масштабе социальных диспропорций говорит статистика, приведенная в исследовании, сделанном экспертами банковской группы МЕНАТЕП в 1996 г. По уровню потребления все жители страны делились на четыре категории: «новые русские» составляли 1% населения, «средний класс» — 8%, «рабочий класс» — 66%, остальные 26% — просто «бедные»[151].

Неудивительно, что большинство левых ожидало подъема классовой борьбы. Радикальные авторы предсказывали: «шоковая терапия» приведет к «становлению собственной идеологии рабочего класса», «осознанию своего нового положения наемных работников у формирующегося капиталистического класса», а затем — к мощным пролетарским выступлениям[152]. Однако внуки пролетариев, совершивших Октябрьскую революцию, проявляли невиданное терпение и пассивность. Забастовки то и дело вспыхивали, но затем гасли, не переходя в массовое движение. Типичной формой рабочего протеста стала голодовка, зачастую переходящая в попытку коллективного самоубийства. Люди были доведены до отчаяния и все же не способны к борьбе.

Социальное партнерство, о котором писали поклонники социал-демократии, тоже осталось на бумаге. Государство создало трехстороннюю комиссию с участием правительства, профсоюзов и предпринимателей. Комиссия регулярно заседала.