По словам газеты «Сегодня», схватка в Выборге «опрокинула все прежние представления» о трудовом конфликте, а судебные власти вынуждены были смириться с унизительным поражением, подписав «акт о невозможности исполнения решения суда»[197]
. Еще более категорична была деловая газета «Ведомости»: «Рабочие, загнанные в угол или сами себя туда загнавшие, способны не только перекрывать железнодорожные пути и брать директоров в заложники, они могут попробовать управлять предприятием. И не только Выборгским ЦБК...»[198] «Рельсовая война» 1998 г. и побоище в Выборге в 1999 г. показали, что времена меняются, а сопротивление трудящихся властям и собственникам может быть эффективным: однако до настоящего перелома было еще далеко. Массовое разочарование в итогах неолиберальных реформ не сопровождалось появлением новой, боеспособной оппозиции. Общество устало и было деморализовано. Ему оставалось только надеяться на позитивные перемены сверху.Глава 7. Закат ельцинщины
Неолиберальная модель в России, как и в других странах, была построена на двух фундаментальных принципах: приватизация и финансовая стабилизация. К началу 1998 г. казалось, что обе задачи успешно решены. Начавшись поздней осенью 1991 г. вместе с распадом СССР, неолиберальная реформа российской экономики прошла две фазы. Первый период — 1991—1994 гг. — был временем «бесплатной» или «ваучерной» приватизации и гиперинфляции. Второй период — 1994—1998 гг. — можно назвать эпохой полной победы капитализма. Крупные финансовые империи и частные корпорации к тому времени вполне сформировались. Большая часть народного достояния была поделена между ними. Государство отдавало последнее, но уже за деньги. Инфляцию удалось погасить.
Увы, именно в тот момент, когда неолиберальные экономисты, казалось бы, должны были торжествовать историческую победу, разразился беспрецедентный финансовый кризис, поставивший под вопрос будущее капитализма не только в России, но и во всем мире.
В конце 1997 г российские чиновники обещали скорое начало экономического роста, а западная деловая пресса была полна пророчествами о предстоящем бурном подъеме в России. Если в первый период «реформ» рубль стремительно обесценивался, то во второй период он даже рос в цене. Покупательная способность доллара на российском рынке упала. Рубль сделался даже слишком дорогим. Однако уже весной 1998 г. оптимизм сменился паникой, курсы акций стали падать, а капитал начал бежать из страны. Такой итог был закономерным и неизбежным результатом политики, проводившейся все эти годы. И уже события 1992—1993 гг., когда у власти был ортодоксально-либеральный кабинет Егора Гайдара, предопределили дальнейшее развитие.
Что бы ни говорили экономисты про борьбу с инфляцией, на первом этапе обесценивание рубля было важнейшим элементом проводимой реформы. Потеряв власть, Егор Гайдар и другие реформаторы «первой волны» утверждали, что финансовая политика была недостаточно жесткой, недостаточно монетаристской. Надо было еще больше сокращать расходы государства, еще больше сократить финансирование здравоохранения, образования, поддержку промышленности и обеспечение продовольствием северных регионов. Поскольку же эти «необходимые, но непопулярные меры» не были проведены, экономику оздоровить не удалось, и инфляция продолжалась. И в самом деле, при Гайдаре дефицит бюджета был рекордным — порядка 30%. Лишь позднее, когда у власти оказались менее последовательные монетаристы, дефицит бюджета сократился до 7%. В действительности, однако, сокращение государственных расходов при Гайдаре было совершенно чудовищным. Беда в том, что вместе с государственными расходами падали и доходы. Чем больше сокращали бюджет, тем больше становился его дефицит.
Между тем инфляция и обесценивание рубля не особенно пугали правящую верхушку. Практически во всех странах, где проводились неолиберальные меры, первым следствием борьбы за финансовую стабилизацию оказывался именно рост инфляции. Обесценивание рубля было необходимо для успеха приватизации. Вместе с рублем падала цена основных фондов, перераспределявшихся в пользу новых русских. На этапе финансовой стабилизации произошло новое перераспределение — от мелких и бестолковых контор новых русских к крупным империям олигархов.
Произошло то, что предсказывал один из героев романа В. Пелевина «Generation П»: «Пройдет год или два, и все будет выглядеть иначе. Вместо всякой пузатой мелочи, которая кредитуется по пустякам, люди будут брать миллионы баксов. Вместо джипов, которые бьют о фонари, будут замки во Франции и острова на Тихом океане. Вместо вольных стрелков будут серьезные конторы. Но суть происходящего в этой стране всегда будет той же самой»[199]
.