Управляемая демократия

Зато в Кремле публикации, появившиеся на Западе, были расценены как политический сигнал. Чем бы ни были вызваны статьи в «New York Times» на самом деле, для русских начальников это был знак того, что в Вашингтоне ищут замену Ельцину. Между тем Ельцин, а главное — его команда—уходить не собирались. Березовский и «семья» президента оценили кампанию в западной прессе как «антироссийскую». Вашингтон поддерживал Ельцина и тогда, когда тот развалил Советский Союз, и тогда, когда расстреливал собственный парламент, и тогда, когда бомбил мирных жителей в Чечне. Смену настроений на Западе воспринимали в Кремле как предательство.

Таким образом, попытки западных политиков отмежеваться от русской коррупции лишь усугубили кризис в России. На Кремль «предательство» американцев подействовало весьма своеобразно. Перспектива ареста счетов в западных банках стала совершенно реальной. Чиновники и олигархи из ельцинского окружения внезапно обнаружили, что бежать им, в случае чего, некуда. До сих пор многие «демократические» черты российской власти были необходимы для того, чтобы доставить удовольствие Западу. Теперь поняли, что угождать Западу не обязательно. Начав антиельцинскую кампанию, западная Большая (Mainstream) пресса фактически подталкивала московские верхи к еще большему авторитаризму.

Описывая войну, разразившуюся между соперничающими финансово-политическими группами, журнал «Власть» писал: «Победители получат шанс обратить большие долги в большие деньги, а проигравших ждет неминуемое банкротство и уход со сцены. Это в лучшем случае. А скорее всего — судебный процесс. Эмиграция в приличную страну с остатками капитала исключена.

За кордоном проигравших ждет незавидная доля виновников Russiagate. Столь громкий скандал не может тихо закончиться. Победителей, как известно, не судят, тем более когда они во главе ядерной страны. А проигравшие станут той жертвой, которая смоет с России клеймо “бандитской страны”, которым ее наградили западные масс-медиа»[249].

О том, что перед выборами разразится политический кризис, который скорее всего закончится резким изменением правил игры, все знали заранее. Неизвестной была лишь форма предстоящего кризиса. «У “семьи” почти не осталось выигрышных ходов в рамках закона», — констатировал обозреватель «The Moscow Times» Джонас Бернстайн в начале августа[250]. Но он был не совсем прав. Некий запасной вариант был, и он начал реализовываться. Не прошло и месяца, как началась война в Дагестане, а затем в Москве прозвучали взрывы.

ВОЙНА В ДАГЕСТАНЕ, ТЕРРОР В МОСКВЕ

Боевые действия в Дагестане велись между теми же противниками, что и в чеченской войне в 1994—1996 гг., но характер противостояния радикально изменился. На сей раз чеченские боевики нападали, а российская армия оборонялась. Изменилась и идеология боевиков. В 1994 г. чеченцев возглавлял советский генерал Джохар Дудаев, который отстаивал принципы светского государства и верил в возможность построить в республике собственную модель «социализма», а Шамиля Басаева в те времена «Московские новости» называли «стихийным чеченским социалистом»[251]. К концу 1990-х официальным принципом боевиков был политический ислам ваххабитского толка, а на деле серьезной идеологической основы у них вообще не было. Деньги и закулисные договоренности значили гораздо больше, чем любые принципы.

Даже в условиях оккупации 1995—1996 гг. Чечня пыталась сохранять более или менее управляемую армию и хотя бы видимость собственного «конституционного порядка». Но в 1999 г. в Дагестан вторглись вооруженные формирования, не подчиняющиеся никому, кроме собственных командиров и спонсоров, финансировавших вторжение. За годы, прошедшие после фактического получения независимости, проект создания в Чечне собственного национального государства потерпел явную неудачу. Вместе с ним рухнула и дудаевская идеология светского национализма. Радикалы, отказавшись от последних остатков левой риторики, перешли на позиции исламского фундаментализма, а генерал Масхадов, будучи официальным президентом, по существу утратил контроль над страной.

Известный исследователь Кавказа Георгий Дерлугян отмечает, что главной задачей Масхадова после окончания первой чеченской войны было «вернуть образованные кадры и найти ресурсы для демобилизации боевиков». Однако с этими задачами руководство республики не справилось. Когда ректор грозненского университета просил у Масхадова дополнительные средства для обучения участников освободительной борьбы каким-нибудь мирным профессиям, он «услышал в ответ лишь горько-ироничное предложение ранга бригадного генерала Ичкерии ради пущего уважения среди такого рода студенчества»[252].