Управляемая демократия

Страх перед усилением влияния компартии стал одним из главных мотивов, которыми руководствовалась «профсоюзная элита», принимая свои дальнейшие решения. Но вместо того чтобы противопоставить противоречивой политике КПРФ собственную — более компетентную и последовательную, а потому и более отвечающую настроениям масс, профсоюзное руководство больше заботилось о том, чтобы продемонстрировать свою «умеренность» правительству. ФНПР образовала избирательный блок «Профсоюзы и промышленники России — Союз труда», объединившись с Российским союзом промышленников и предпринимателей и Объединенной промышленной партией. Велись переговоры и с Иваном Рыбкиным. Переговоры сорвались из-за несогласия по поводу количества профсоюзных работников в списке. Хотя участники «Союза труда» в декабре 1995 г. критиковали Ивана Рыбкина за недостаточную левизну и оппозиционность, год спустя и Рыбкин, и РСПП, и лидеры московских профсоюзов единодушно поддержали переизбрание Ельцина на пост президента.

Избирательная кампания «Союза труда» была впечатляюще провалена. Для целей предвыборной борьбы продали часть профсоюзного имущества (санатории и профилактории), причем расходование денег от этих продаж не контролировалось. Профсоюзные социологи публиковали результаты опросов, из которых следовало, что 43,3% членов профсоюзов (которые все еще составляли большинство работающего населения страны) твердо решили поддержать блок «Союз труда», а еще 37,9% колеблются, но могут поддержать в принципе, или лишь 9,4% будут голосовать за другие партийные списки. Результат оказался прямо противоположен предсказаниям. Блок «Профсоюзы и промышленники России — Союз труда» получил на выборах лишь 1,55% голосов. Это впечатляющее поражение, если учесть, что в ФНПР состояло 46 млн человек, а всего в выборах 1995 г. приняло участие 69 млн избирателей.

Многие ожидали, что поражение на выборах станет началом перемен в профсоюзах, но никто в ФНПР, несмотря на остроту внутренних разногласий, не осмелился «раскачивать лодку». Руководство федерации заявило: «поражения в декабре 1995 г. не было!»[120] Результаты голосования были оценены как великолепные. В то же время неудача на выборах была использована для инициирования кампании по ужесточению централизма в структуре ФНПР и в первую очередь по переподчинению всех финансов профсоюзов центральному аппарату в Москве. Исполком ФНПР принял резолюцию о профсоюзном единстве, резко ограничивавшую права членских организаций. 14 марта 1996 г. Генеральный совет ФНПР поддержал резолюцию 77 голосами против 21. Одновременно было решено преобразовать движение «Профсоюзы России — на выборы» в политическое движение «Союз труда». Председателем союза вместо Шмакова стал первый зампред ФНПР Вячеслав Гончаров. В последующие месяцы «Союз труда» не проявил особой активности, что вполне понятно: приближались президентские выборы, а лидеры ФНПР не решались ни выступать против Ельцина, ни открыто заявить о союзе с ним.

Шмаков торжествовал. Хотя внутренняя оппозиция пошла на серьезную борьбу, лидеры ФНПР предупреждали, что всякое инакомыслие будет жестко наказываться. «Кто поднял меч раскола, тот должен знать, что от этого меча погибнет его собственное профобъединение»[121]. В декабре 1996 г. прошел III съезд ФНПР, укрепивший позиции руководства. Одновременно усилился выход трудящихся из «традиционных» профсоюзов.

«Альтернативные» профсоюзы разделились на несколько группировок. В 1995 г. некоторые объединения заявили о неучастии в выборах. Лидер НПГ Александр Сергеев вошел в «Блок Ивана Рыбкина». Учитывая прошлое НПГ, это свидетельствует о резком полевении профсоюза. До сих пор НПГ рассматривался не просто как «либеральный профсоюз». СОЦПРОФ поддержал на выборах еще один патриотический социал-демократический блок — «За Родину!».

Выборы 1995 г. стали исторической победой партий над профсоюзами. Несмотря на свое болезненное становление, политические партии оказались способны выразить настроения общества гораздо лучше, нежели сохранившиеся от прошлого профсоюзные организации. Выборы также показали, что корпоративизм, остававшийся социальной реальностью постсоветского общества, не стал в нем господствующим политическим фактором.