Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Пародия Пильняка на советскую веру в науку и ее всемогущество содержит еще один призыв к здравомыслию — это мотив березы, обрамляющий рассказ. В асфальтированном дворе института без всякой видимой причины и вопреки объективным обстоятельствам (асфальт — не самая лучшая почва) вырастает береза. Подобно березе из рассказа Л. Н. Толстого «Три смерти», это одно из тех созданий природы, которые умеют спокойно жить и красиво умирать. Береза принимает «код» природы и живет в мудрой неподвижности, ожидая чудесных трансформаций (133), которые произойдут после ее смерти. В то время как Павлищев мечтает пресечь любые изменения ледяным холодом вечной неподвижности, береза ожидает будущих превращений в волшебном царстве природных стихий. Она не умрет навсегда, но, прожив одну из своих жизней, воскреснет для нового существования в процессе естественных метаморфоз.

Следовательно, именно смерть гарантирует вечную жизнь, делая возможными трансформации и повторные рождения. Современный человек с его рационалистическим высокомерием возвысил себя над природой, без всяких оснований полагая, что он слишком хорош для смертного распада. Он отвергает те трансформации, которые ведут к возрождению после того, как живое существо пройдет через ворота смерти. Рациональный человек открывает «холодное окно» смерти, а не дверь в чудесное царство вечного обновления; он предпочитает лежать на цинковом столе в морге вместо теплой постели любви. Вне всякого сомнения, жизнь распутных сифилитиков имеет больший смысл, чем существование иных молодых ученых, которые боятся жизни не меньше, чем смерти. Не желая подчиняться законам природы, претендуя на мнимое господство над ней, ее так называемый повелитель остается в дураках. Он теряет подлинный вкус к жизни, но по-прежнему боится смерти и умирает задолго до того, как настает его срок.

А. Н. Толстой «Подкидные дураки»

В конце того же 1928 года, спустя девять месяцев после выхода рассказа «Дело смерти», «Новый мир» опубликовал еще одну пародию на утопические упования на упразднение смерти. Автором ее был А. Н. Толстой. Будучи «сенсуалистом по своей природе» [Slonim 1977: 148], Толстой не слишком сочувствовал федоровской идее бессмертия, купленного ценой аскетизма, тяжкого труда и (с точки зрения Толстого) коллективной скуки. Как бы ни была коротка жизнь, она прекрасна, если прожить ее хорошо, радоваться ей в полной мере, ценить ее счастливые мгновения, тогда как напряженные поиски сомнительного бессмертия по меньшей мере смешны и в конечном счете бессмысленны. Во всяком случае, такова мораль небольшого рассказа А. Н. Толстого «Подкидные дураки».

Герои его рассказа — два дурака. Один из них — Ракитников, от которого ушла жена, не выдержав его разгульного, беспутного образа жизни. После ее ухода Ракитникова терзают мысли о смерти. Вспоминая, как он пил пиво и закусывал раками, он вдруг с ужасом осознает, что раки пожирают утопленников и вообще падаль, следовательно, и он, Ракитников, ест трупы и мертвечину, пусть и не впрямую. Возможно, ужас Ракитникова от поедания раков усиливается тем, что слово «раки» составляет часть его фамилии.

Подавленный подобными «гамлетовскими» размышлениями и мучимый жестоким похмельем Ракитников начинает допытываться у своего ученого соседа профессора Прищемихина, второго дурака рассказа, в чем смысл жизни. Профессору смысл жизни совершенно ясен. Эксцентричный ученый разработал теорию о «давлении жизни» [Толстой 1928: 68][208], которое «расталкивает» и постепенно оживляет всю материю и в конце концов сделает ее стопроцентно живой. Поэтому он видит смысл жизни в увеличении этого давления на инертную «малосознательную» материю. Видя перед собой блюдо с раками и прекрасно зная, что они едят, он не подавлен, а, напротив, радуется, поскольку предполагает, что цель жизненных процессов человека заключается в «продвижении через себя» «вихрей мертвой материи», что в конце концов приведет к наступлению «психозойной эры» (69). По Прищемихину, человек, самый жизнеспособный из всех организмов, должен делать все, что в его силах, чтобы сократить существование неодушевленной материи, пока представляющей большую часть состава Земли, увеличив «давление жизни», «подобное давлению газов в закрытом сосуде» (68). Один из путей такого увеличения — человеческая смертность и посмертное слияние человека с малоосознающей себя материей. Если, например, утонувшего человека съедают раки, этот мертвец вносит большой вклад в улучшение вида раков. Такие «улучшенные» раки, в свою очередь, способствуют развитию тех видов рыб, которые съедают этих раков, и так далее. Иными словами, пищевая цепочка служит совершенствованию всех видов и в конце концов совершенствованию самого главного вида — человека. Очевидно, человеку, съедающему рыбу, которая питалась раками, которые питались человеком, не только возвращаются ценные качества человеческой материи, поглощенные рыбой и раком, но он сам обогащается новой комбинацией частиц в составе материи.