Упраздненный театр

"А знаешь, - говорит тетя Сильвия Ванванчу, - ты ведь уже плыл на этом пароходе. Плыл, представляешь? Ты-то помнишь? Люлюшка, ты помнишь?" Что-то смутное шевелится в сознании Ванванча, как будто бы он даже вспоминает что-то. "Правда?" - спрашивает он, тараща глаза. "Я помню!" - говорит Люлюшка. "Тебе было четыре годика", - говорит тетя Сильвия. Ванванч радостно хохочет: "Совсем маленький!" Ему приятно, что говорят о нем. Он еще не умеет притворяться равнодушным к вниманию, слабой ручкой умерить пыл рассказчика. "И ты называл меня тетя Слива, и от качки тебя тошнило, и ты хныкал и говорил: "Тетя Слива, рот болит!.." Ванванч хохочет. "Я что, был такой глупый? - спрашивает он, наслаждаясь. - А теперь меня и не тошнит вовсе..."

От грохота пароходной машины некуда укрыться. Вдруг тетя Сильвия быстро поднимается, торопливо засовывает по чемоданам извлеченные вещи, защелкивает замки и говорит: "Вставайте, дети. Скоро Ялта". "Как же мы понесем чемоданы?" - спрашивает Люлюшка с ужасом. "Придет Ваграм", говорит Сильвия. И когда пароход, глухо и утомительно урча, пришвартовывается к ялтинской пристани (а это уже ранний полдень), в каюту вбегает Ваграм Петрович.

"Ваграм! - недовольно и сердито восклицает тетя Сильвия. - Зачем ты прибежал в каюту? Мог бы и на пристани подождать!.." Ваграм Петрович встряхивает черными цыганскими кудрями и чмокает тетю Сильвию в щеку и Ванванча в щечку, а Люлюшку тискает в объятиях. "Ээээ, - говорит тетя Сильвия, - ну хватит, хватит!" Ваграм Петрович подхватывает чемоданы, и все двигаются к выходу. Тетя Сильвия продолжает капризничать. Она совсем на себя не похожа. Она не командует, не велит, а капризничает, как маленькая избалованная девочка. Но Ваграм Петрович не сердится на нее за это, не обижается - посмеивается, поддакивает и подмигивает то Ванванчу, то Люлюшке, а то бросает чемоданы и вдруг ловит белую руку тети Сильвии и начинает ее целовать. "Перестань, Ваграм, прекрати!" - негодует тетя Сильвия и сама начинает смеяться. А как он движется при этом, как пританцовывает, как отставляет локти!..

Ваграм Петрович - главный Люлюшкин доктор, и он главный специалист по спондилезу, и он главный врач санатория, в котором им предстоит жить. "Он мамин друг, - говорит Люлюшка Ванванчу, - он не просто доктор, а друг, понимаешь?"

Ванванч не думает сейчас ни о папе, ни о маме. Он видит Ваграма Петровича и радостно представляет себе, как они будут жить у моря - весело и раскованно. Он бежит за цыганским Ваграмом Петровичем со своим маленьким чемоданчиком, переполненный восторгом и приязнью... Где-то там далеко Арбат и Жоржетта, отвергнувшая своих буржуазных родителей, которые где-то там, в Париже, где-то там... Арбат... Париж... Евпатория...

Вот они усаживаются в старенький пропыленный тарантас с дырявым тентом над головой, и старый улыбающийся татарин дергает вожжи, и две коричневые лошадки цокают по ялтинским улочкам. Потом - знойная дорога. Остановки у каких-то придорожных домиков. Татарки в шальварах и косыночках выносят горячие лепешки, виноградный сок. Ленивые собаки едва вертят хвостами. Горная дорога змеится сквозь зной. Люлюшка кричит: "Вай!", едва море открывается за очередным поворотом где-то глубоко внизу и скрывается, и возникает вновь. "Вай!" - "Не ори!" - негодует тетя Сильвия.

Они ночуют в очередном татарском доме при дороге, на чистых простынях, на твердых топчанах, покрытых коврами. Перед сном детей кормят кислым молоком, и снова - золотистые лепешки, и татарская будничная скороговорка, и скуластые бронзовые лица хозяев. Не терпится увидеть Евпаторию. "Скоро, скоро", - загадочно щурится Ваграм Петрович.

Поворот за поворотом. Старый татарин выпевает что-то тягучее. Море меркнет. Голова гудит. Сквозь скрип колес слышится сочный басок Ваграма Петровича. Какие-то там их взрослые дела, какой-то пустопорожний вздор сквозь подступающую дрему... "Ты заказал?" "Заказал..." "Нашлась?" "Ну, естественно..." "Ваграм, это не твое дело..." "Голод на Украине..." "Ты с ума сошел! Что ты несешь при детях?.." "Ну Сильва... Ну, конечно, не голод... гипотетически..."

Ванванчу видится в море скала. Здесь жил Робинзон. Вполне вероятно... "Люлюшка, вот остров Робинзона!" - "Робинзончик... - говорит Люлю, - мой миленький дружок". И вдруг поет, шлепая губами: "Мой миленький дружоооок, любезный пастушоооок..." - "В чем дело?!" - сердится тетя Сильвия. "В чем, в чем, - бормочет Люлюшка, - ни в чем..."

"Пой, Люлю, пой!" - кричит Ваграм Петрович. "Ваграм, - кричит тетя Сильвия, - прекрати!" "Я доктор, - говорит он, - не вмешивайся", подмигивает Ванванчу. Тетя Сильвия ожесточенно покусывает полные губы.