Упраздненный театр

...Ночь. В поезде все давно спят. А Шалико медленно входит в подъезд своего нового дома и поднимается по свежим деревянным ступеням на второй этаж. Светло. Горит яркая электрическая лампочка.

Ступени еще не рассохлись. Они выкрашены красной краской. Стены светло-зеленые. Нет застоявшегося барачного духа. "Умеем строить", - думает он и у дверей своей новой квартиры видит неподвижную Нюру. "Что ты, Нюра, дорогая?" - "А ничаво, - говорит Нюра, поблескивая мелкими зубками, может, думаю, чего помочь?" - "А что помогать? - пожимает он плечами. - Все давно уже сделано... Ну, зайди, погляди, раз уж пришла".

Он всюду зажигает свет и водит ее по квартире. Он немного суетлив, и это его смешит, но и озадачивает: молодая женщина ходит по его дому. Она не ахает, не всплескивает руками, но маленькие ее голубые глаза широко распахнуты, и в них разливается детское восхищение: вот как начальники-то живут! Ну надо же... Но это не зависть, а просто восхищение. "Скоро у всех такие квартиры будут", - говорит он как бы между прочим. "Да будя уж..." смеется она. "Не веришь? - спрашивает он строго. - Ты что, не видишь, какое строительство идет?" - "Да вижу, вижу..." - отмахивается она. "Ты что, Нюра, разве не хочешь жить в такой квартире?" - "Не-а..." - мотает она головой. "Понимаю, - смеется он, - тебе в вонючем бараке больше нравится, да? Да я, Нюра, никогда тому не поверю. Ты же, Нюра, не дура..." - "Не-а, говорит она легко, - я Нюра - не дура..." - "Ну ладно, давай чаю попьем..." И он зажигает керосинку.

И вот они пьют чай. Она прихлебывает из кружки и пыхтит, и покрякивает. Время от времени вскидывает глаза на него и тотчас отводит. "Пойдут всякие разговоры, - думает он, - начнут трепаться. А она совсем как домой пришла..." Он замечает с удивлением, что смущение не оставляет его. "Может, ты есть хочешь, а, Нюра?" - "Ага, - шепчет она, - уж так хоцца!.." - "А чего ты молчишь?" - "Да так..." - говорит она шепотом и краснеет. Он вскакивает, достает хлеб, из сырой тряпочки - кусок драгоценного овечьего сыра. Она жует торопливо, со смаком, но морщится. "Ты что?.." - "Сыр больно соленый!" - "Зато ведь вкусный, а?" - "Не-а", - говорит она чистосердечно и жует, жует безостановочно.

Женщина, думает он, маленькая, крепенькая, голодная, убогая, но женщина, думает он, исподтишка поглядывая на нее. Старею, думает он, усмехаясь. Женщины разных возрастов с самой юности окружали его, они плакали и смеялись, но всегда были для него товарищами, не выделяясь, не преобладая, просто на равных служили общему делу, "участвуя в общей борьбе", как принято было это называть. Все, все, кроме мамы, кроме Лизы. Она была его частью, даже скорее он был ее частью. Она была не женщина ангел, маленький вдохновенный ангел с влажными серыми глазами, и даже две скорбные складочки у рта казались ниспосланными свыше знаками божественного превосходства под пухлыми неискушенными гладкими щечками всех остальных. Он думал о ней в высокопарных тонах, время от времени непроизвольно копируя ее жесты, улыбку, взгляд... А остальные были товарищами.

"Вы импотенты или евнухи? - поражался брат Саша. - Какие девочки засыхают рядом с вами!" А он посмеивался в ответ, ибо что с него возьмешь: белогвардеец, танцор, выпивоха, жуир, романтик...

Все продолжалось неизменно, пока не появилась Ашхен. Тут он вздрогнул перед этой восемнадцатилетней армянкой, больше года проработавшей с ним в подпольной ячейке и существующей в его сознании как некий условный силуэт, сосредоточенно кивающий в знак согласия, имеющий имя да, пожалуй, ничего больше. Что-то сказал как обычно, а она вдруг в ответ растерянно улыбнулась... После этого всмотрелся в остальных боевых подруг - они все почему-то были к нему в профиль, и только она - в фас. С тех пор он стал замечать в ней все: каждый мягкий жест, опущенные уголки губ, карие громадные глаза. Услышал ее голос. Потом это все слилось с жестким характером, с неистовством в работе, с железом в голосе. Слилось и перемешалось...

Старею, думает он, разглядывая Нюру. И тут она поднимает глаза, словно спрашивает: "Ну, а дальше чего будет?" - "Поздно уже, - неожиданно произносит он, - тебе пора идти, Нюра". Она смотрит на него, покачивает головой. Глаз не прячет. "Не боишься, что искать тебя будут?" - "Не-а..." с усмешечкой. "Учиться надо тебе", - говорит он невпопад и провожает ее до дверей. "Ничего девочка", - сказал бы Саша. "Да уж больно некрасива, возразил бы он равно-душно, - о чем говорить?.." - "Ничего, сойдет, сказал бы Саша, - огурчик. На один разок..."