«Упреждающий удар» Сталина. 25 июня – глупость или агрессия?

Обсуждение требований Москвы на совещании у президента Финляндии началось вечером 26 февраля 1944 г. Массированный налет советской авиации лишь ускорил принятие отрицательного решения. Если с неизбежностью возврата к границам 1940 г. финские руководители уже успели смириться, то требования интернирования немецких войск, выплаты репараций и отказа от Петсамо представлялись на тот момент в равной степени невыполнимыми и неприемлемыми. 8 марта через заместителя министра иностранных дел Швеции был передан отказ от принятия таких условий, но при этом выражено желание начать прямые переговоры с СССР. 10 и 19 марта опять же через посла А.М. Коллонтай был получен следующий ответ: «Советские условия перемирия с Финляндией в виде шести пунктов, переданных г. Паасикиви 19 февраля, являются минимальными и элементарными, и лишь при принятии этих условий финским правительством возможны советско-финские переговоры…» (364) Тем не менее советское правительство выразило согласие на приезд финской делегации в Москву.

Практически одновременно с этим, 13 и 16 марта госсекретарь США К. Халл, а затем и президент Ф. Рузвельт публично заявили о том, что Финляндия должна выйти из войны. Таким образом, финскому правительству было совершенно недвусмысленно рекомендовано соглашаться на имеющиеся условия мира, пока они не стали еще хуже.

А они могли стать только хуже, так как после окончательного разгрома гитлеровской Германии Сталин, с одной стороны, перестал бы нуждаться в помощи союзников, а значит, и сдерживать свои аппетиты в соответствии с их рекомендациями, с другой – смог бы сосредоточить на финском фронте подавляющую военную мощь.

К сожалению, эта простая логика не была своевременно осознана финским руководством. Переговоры в Москве, которые 27–29 марта вели Паасикиви и министр иностранных дел Энкель, закончились полным провалом. Молотов настаивал на «шести пунктах» и конкретизировал два из них: изгнание и/или интернирование немецких войск в Финляндии должно было быть завершено до конца апреля, а размер репараций был определен в 600 млн долларов.

Для того чтобы по достоинству оценить эту астрономическую цифру, достаточно вспомнить, что знаменитая американская «летающая крепость» (четырехмоторный стратегический бомбардировщик «В‑17») стоил «всего» 200–250 тыс. долларов. После двухнедельного обсуждения правительство и парламент Финляндии единодушно пришли к решению, которое 19 апреля через посла Коллонтай передали в Москву: «Принятие этих предложений, которые отчасти неосуществимы по техническим причинам, в значительной степени ослабило бы и нарушило бы те условия, при которых Финляндия может продолжать существовать как самостоятельное государство…» (364)

Это была ошибка, причем – как показали последующие события – ошибка очень дорогостоящая. Москва получила дополнительный пропагандистский «козырь», которым не преминула воспользоваться. 22 апреля в Наркомате иностранных дел СССР состоялась пресс-конференция, на которой выступил заместитель наркома Вышинский. То был образец демагогии, достойный как самого т. Вышинского, так и его Хозяина:

«…Финское правительство в своих отношениях с немецкими фашистами зашло так далеко, что уже не может, да и не хочет, порвать с ними. Оно поставило свою страну на службу интересам гитлеровской Германии. Нынешнее финское правительство не хочет изгнать немецкие войска из Финляндии. Оно не хочет восстановления мирных отношений. Оно предпочитает оставить свою страну в вассальском подчинении гитлеровской Германии…» (364)

Из этого выступления можно было понять, что одна только любовь к Гитлеру и желание «служить интересам Германии» заставили правительство Финляндии отклонить бескорыстные предложения Советского Союза о «восстановлении мирных отношений». А настойчивая и жесткая критика «нынешнего финского правительства» давала основание предположить, что Сталин хотел бы увидеть (а еще лучше – привезти) в Хельсинки другое, «правильное» правительство.