«Упрямец» и другие рассказы

Большинство пассажиров заняло места в купе еще в Софии. У нас было достаточно времени, чтобы сплотиться в союз против посягательств новых пришельцев с попутных станций. Вход охранял портной в новом костюме с пухлыми от ваты плечами. Сидя у самой двери, он через все купе протянул свои ноги и поминутно поправлял на коленях непорочно свежую складочку брюк.

— Здесь уже занято! Нет мест — куда прете?! — свирепо отбивал портной волну снарядившегося на базар «мужичья». — Дальше, дальше ступайте! Там есть свободные купе!

Его оборонительные вопли забавляли студентку философского факультета. Как только ему удавалось отослать еще одну партию сбитых с толку в суматохе крестьян, он торжествующе поглядывал на свою соседку. А она поднимала глаза от «Детей сатаны» и благосклонно принимала эту самодовольную радость от свершенной в ее честь победы.

— Куда? Куда? — снова вдруг развоевался он. — Не видишь, что ли, нет мест?!

— Ничего, ничего, милый, — отразил улыбкой его крики новый посягатель. — Не бойсь, не сомну я твои брюки.

Студентка засмеялась шутке, ее смех смутил портного — он не нашелся сразу, что ответить, и непрошеный гость ловко перешагнул через длинные, вытянутые поперек прохода ноги.

— Мне до следующей станции, — заверил он примирительно. — Только скажем друг другу «здравствуйте», и оставлю вас в покое.

Незнакомец положил в ноги пассажирам свою большую, завернутую в потертую клеенку папку-коробку и примостился на краешке противоположной скамьи.

— Еще немного, еще чуть-чуть! — бормотал он, словами помогая себе раздвинуть старых пассажиров. — Готово! Теперь можно и закурить… Прошу! — Он протянул свои сигареты. — Доставьте мне удовольствие…

Все мужчины в купе, да, впрочем, и студентка, курили, но никто не взял из его коробки — слишком уж беззастенчиво занял он свободное место, чтобы так быстро рассеялось наше враждебное отношение к нему.

— Как хотите! — сказал незнакомец, спрятал коробку и, чиркнув спичкой, закурил один. Потом закинул на колено левой ноги обутую в новую резиновую тапочку ступню правой, ссутулился, опершись о ногу локтем, и глубоко затянулся.

Мне хотелось рассмотреть его, но глаза незнакомца уловили мой взгляд и втянули его в свою прозрачную глубину. Блеск его глаз разливался по всему лицу, смешивался с трепетным светом улыбки и стирал следы лет — его возраст колебался где-то между тридцатью и пятьюдесятью. Он, наверное, с самой ранней весны ходил без шапки — от солнца кожа на его лбу потемнела чуть ли не до синевы, а каштановая шевелюра выцвела, пожелтела, как опаленная засухой нива.

— В самом деле, тяжкие времена, — согласился он вдруг совершенно неожиданно: до тех пор никто словечка не проронил ни о временах, ни о тяжести их. — Будут и еще тяжелей, я вам скажу, но не надо отчаиваться.

Все посмотрели на него — заинтересованные и почти примиренные.

— Вот и агенты мои мне жалуются, но я их подбодряю: не отчаивайтесь, ребята! Конечно — война, в делах застой. Но вы не теряйте связей с людьми. Потом… о, потом наступит такой расцвет — хватило бы только капитала на материалы! А, что? — обратил он ко мне свое загорелое лицо. — Вам не нравятся мои брюки?

Когда он заговорил об агентах, я действительно невольно взглянул на обтрепанные отвороты его брюк. И вот, пожалуйста, хитрец напал на меня в открытую. Зато уж и я не стал раздумывать с ответом:

— Вы сказали «агенты» так, словно вы собственник бог весть какого предприятия. Капиталы, расцвет, связи… А взглянуть на вас — что-то вы непохожи на крупного капиталиста.

— Совершенно справедливо, — с готовностью согласился наш новый спутник. — Но вы интеллигентный человек и, должно быть, знаете, что значение всякого дела измеряется не капиталами, а добром, которое оно приносит людям.

— Да кому ты какое добро можешь сделать? — не выдержал наконец оскорбленный портной. — Или я тебя не вижу: в одном кармане пусто, в другом капуста!

— Вот как? — встретил незнакомец радостной улыбкой новое нападение.

— И чего ты все радуешься! — снова озлился портной.

— Радуюсь, что встретил наконец человека, открывшего мерило добра и зла. Значит, только богатые люди могут делать добро? Да? Если бы я руководствовался твоим мерилом — давно бы уж провозгласил себя благодетелем человечества.

Теперь в купе брызнул звонкий смех студентки. Смех ее плеснул в загорелое лицо благодетеля, смыл с него промелькнувшую было грусть, и он тоже засмеялся весело и молодо.

— Простите… — сквозь смех оправдывалась девушка.

— Нет, вы меня простите! — радостно смотрел он на нее. — И что за проклятье такое! Увижу, как кто-нибудь смеется искренне, и — вот ей-богу! — никак не могу удержаться, так меня и разбирает… О, я понимаю! Еще бы вам надо мной не смеяться… Вон я какой оборванец!… Ха-ха-ха!

Смех подбивал его слова бархатными подушечками, и они падали мягко и звучно.