Упрямец Керабан

— Нет, дядя, — живо ответил Ахмет, — нет… По крайней мере, на протяжении нескольких верст.

— Даже сигарету? — продолжал упрямец, с ловкостью старого курильщика уже вертевший в пальцах порядочную щепоть табака.

— Позже, друг Керабан, позже… В интересах всех нас, — сказал ван Миттен. — Курить в этой степи так же опасно, как в пороховом погребе.

— Милая страна, — пробормотал Керабан. — Я очень бы удивился, если бы торговцы табаком могли получать здесь доход. Ну, Ахмет, даже с риском опоздать на несколько дней лучше было бы обогнуть Азовское море.

Ахмет ничего не ответил. Ему вовсе не хотелось возобновлять спор на эту тему. Его дядя, все еще ворча, отправил щепоть табака обратно в карман, и путники продолжали следовать за каретой, бесформенная масса которой едва обрисовывалась в кромешной темноте.

Важно было идти с крайней осторожностью, чтобы избежать падения. Дорога, местами сильно изрытая, была небезопасна для путников. По направлению к востоку она слегка поднималась. По счастью, в этой туманной атмосфере не было ветра. Поэтому испарения поднимались вертикально вверх, а не обволакивали своим ядовитым шлейфом идущих.

Таким образом они прошли примерно полчаса очень медленным шагом. Лошади ржали и постоянно вставали на дыбы. Ямщик удерживал их с трудом. Оси кареты скрипели, когда колеса соскальзывали в какие-нибудь рытвины, но она была прочной и уже прошла испытания в болотах нижнего Дуная. Еще четверть часа — и область извергающихся конусов была бы пройдена.

Внезапно яркий свет возник на левой стороне дороги. Один из конусов только что воспламенился и полыхал ярким пламенем. Степь осветилась на целую версту.

— Кто-то все же курит! — воскликнул Ахмет, шедший немного впереди спутников и поспешно отступивший.

Никто, однако, не курил.

Вдруг впереди послышались крики ямщика. К ним присоединилось хлопанье бича. Возница не мог больше сдерживать упряжку. Испуганные лошади понесли, карета помчалась с огромной скоростью.

Все остановились. Посреди этой темной ночи степь являла собой вид, способный ужаснуть. Пламя, возникшее на одном конусе, перекинулось на соседние. Они стали взрываться один за другим так же сильно, как батареи фейерверка с перекрещивающимися огненными струями.

Теперь равнина была ярко освещена. В этом свете стали видны сотни толстых огнедышащих кочек, пылающих газом и извергающих жидкое содержимое — одни со зловещим блеском нефти, другие — с разнообразной расцветкой из-за присутствия белой серы, пирита или карбоната железа.

Одновременно прокатились глухие раскаты. Не собиралась ли земля разверзнуться и превратиться в единый кратер под давлением излишка взрывчатого материала? Опасность была неминуемой. Инстинктивно господин Керабан и его спутники отодвинулись Друг от друга, чтобы уменьшить возможность провалиться в расщелину всем сразу. Но останавливаться было нельзя. Как можно скорее пересечь эту опасную зону! Благо, дорога была хорошо освещена. Извиваясь среди конусов, она пересекла воспламененную степь.

— Вперед, вперед! — кричал Ахмет.

Ему не отвечали, но повиновались. Каждый устремился по направлению к почтовой карете, которая уже скрылась из виду. Казалось, за горизонтом — вновь темнота. Нужно было миновать зону конусов.

Но что это? Еще более мощный взрыв раздался на самой дороге. Сноп огня брызнул из огромной кочки, за один миг вздувшейся в земле.

Керабан упал, и было видно, как он отбивается от пламени. Если ему не удастся подняться, он погиб!

Одним прыжком Ахмет устремился на помощь своему дяде. Он схватил его раньше, чем до того добрался горящий газ, и оттащил торговца, наполовину задохнувшегося от испарений сероводорода.

— Дядя! Дядя! — кричал он.

Ван Миттен, Бруно, Низиб и Ахмет отнесли Керабана на край склона и попытались заставить его легкие заработать.

Наконец послышались вздохи. Это обнадеживало! Мощная грудь Керабана стала быстро опускаться и подниматься, изгоняя наполнивший ее смертоносный газ. Затем он вернулся к чувствам и жизни. Первыми его словами было:

— Осмелишься ты еще настаивать, Ахмет, что был прав, отказавшись поехать вокруг Азовского моря?

— Нет, конечно. Это вы были правы, дядя!

— Как всегда, племянник, как всегда!

Едва господин Керабан закончил свою фразу, как наступила глубокая темнота, сменившая яркий свет, освещавший всю степь. Конусы внезапно и одновременно погасли. Можно было подумать, что рука рабочего сцены выключила театральный рубильник. Все стало черным и тем более черным, что глаза сохраняли еще на сетчатке впечатление света, источник которого мгновенно иссяк.

Что же произошло? Почему конусы загорелись, раз никакой огонь не приближался к их кратерам?