Упрямое время

Моему заявлению она не поверила, но в сторону отошла, освобождая проход. И девчонку, ошалевшую от происходящего, оттащила. Никто не остановил меня и не окликнул пока выходил, пока по лестнице спускался. Милицию хозяйка вызывать не станет: кражи не было. Ну, вскрыл кто-то замок, переночевал – делов? Менты и заявление у неё не примут, посоветуют замок надёжный поставить. Значит, бежать мне из этого времени необязательно. Впереди ночь, успею обдумать, что дальше делать. Потому как завтра – ещё одно первое июля.

Шляться до утра по улицам настроения у меня не было никакого. Искать другую квартиру для ночёвки – ни денег, ни документов. Единственный вариант оставался – лавочка в парке. Хочешь – сиди, думай, хочешь – лежи, дремай.

Лавочку я нашёл быстро. Не поломанная, достаточно чистая и стоит в месте укромном, отгороженном от аллеи стеной высокого кустарника и деревьями – видно, молодёжь перетащила подальше от фонарей и любопытных глаз. Хорошая лавочка. Единственный недостаток – у той же самой молодёжи популярная. Пока я сидел, раза три парочки наведывались, но узрев мою образину, планы меняли, ретировались. Вот и «добренько», как Мишаня говаривал.

Перво-наперво я взялся думать. Но хоть голова болеть и перестала, сочинить план действий на завтра у меня всё равно не получилось. Когда задницу отсидел окончательно, плюнул я на это дело и растянулся вдоль лавки. Локоть под ухо, глаза закрыл – и не в таких условиях кемарить приходилось. С тем, что опять кошмар увижу, смирился заранее. Как говорится, ничего не попишешь.

Но сон не шёл. То ли из-за луны – прямо в глаза светит, стерва, – то ли по какой другой причине не засыпалось, хоть тресни. Я и с закрытыми глазами лежал, и с открытыми – без разницы. А когда силишься заснуть и не можешь, обязательно раздражаться начинаешь. Буквально каждая мелочь мешает. Например, мусор, вокруг лавки набросанный. Казалось бы, какое мне до него дело, не я здесь дворником работаю! Ан нет, лежу, разглядываю. Вон пустая пачка сигаретная. Обёртка из-под мороженого. Даже две. Окурков – вообще не счесть. Это у нас как положено, это везде, в любом месте. Свиньи, а не народ. Мало того, что всякую дрянь в рот тянут, так мусорят вдобавок.

А ещё днём на лавочке кто-то ел вишню. Косточек наплевали и рассыпали полкулька. В лунном свете ягоды казались круглыми блестящими камешками. Я смотрел на них, и думал, что сто лет не пробовал склянки, даже вкус её забывать начал. Кисло-сладкий, доводящий до оскомины… Вкус детства. На миг захотелось протянуть руку, поднять парочку ягод, обтереть, сунуть в рот. Даже слюна выступила от предвкушения. Еле сдержал себя – не хватало с земли подбирать.

Заснуть по-настоящему у меня так и не получилось. Полудрёма-полувоспоминание. Или всё-таки заснул и сам не понял? Провалился далеко-далеко…

Склянки в том году уродило немеряно. Покрытые алой, глянцево-блестящей кожицей ягоды словно светились изнутри. Если аккуратно снять тонкую кожицу, увидишь золотисто-жёлтую, сотканную из меленьких жилок мякоть, исходящую соком. Вся мякоть – один сплошной сок. Придави покрепче губами, и выпьешь вишенку досуха. Гроздья ягод облепили ветви деревьев так густо, что издали те казались не зелёными, а бурыми. Ветви не выдерживали созревшей на них тяжести, клонились к земле. Некоторые, самые старые и хрупкие, обламывались.

Рвать склянку – это было моей работой. И малину, смородину, чёрную и красную, крыжовник, яблоки, груши, сливы, абрикосы – всё, что росло в бабушкином саду. А также полоть грядки, таскать вёдрами воду, рвать на пустыре за домами траву для кур. Большой двор на краю посёлка – наполовину сад, наполовину огород, – это было и моё «море», и мой «пионерлагерь» на всё лето. Дедушка умер весной, перед самыми майскими праздниками и бабушка осталась одна. А двор требовал мужских рук, и кто же поможет, если не родной внук, взрослый почти? У родителей отпуск в августе, а до августа о-го-го сколько сделать всего нужно!

Примерно так я себе объяснял ситуацию. Родители сказали попросту: «Гена, ты бабушке помогай. Ты уже большой». «Большой» и «взрослый» – не синонимы. И когда тебе тринадцать, «взрослый» нравится гораздо больше. Считать себя взрослым мужиком было приятно, и я помогал бабушке изо всех сил. Даже когда она пыталась остановить меня, не поддавался.

– Геня, да ты уморился совсем! – так меня называла только бабушка. Мама – Гена, Геночка, отец – Генка, Геннадий. И только у бабушки получалось мягко и ласково. А я стеснялся этого «Гени». Что за имя для мужика?! – Книжку возьми почитай.

– Ой, ба, на книжки зимы хватит.

– Тогда на ставок иди, скупайся.

– Некогда.