Упущенный шанс Сталина

Отечественная историческая наука не первый раз сталкивается с подобной проблемой. Схожие процессы происходили в ней в XIX - начале XX вв. применительно к исследованию истории другой Отечественной войны - 1812 года. В течение первых 50 лет изучение истории той войны велось исключительно в рамках официальной версии событий, которая подкреплялась личной близостью ведущих историков к трону. Но в 60-е годы XIX века начался процесс переоценки устоявшихся взглядов, который шел далеко не просто и не безболезненно. Как и теперь, тогда тоже хватало поспешных выводов, хлестких заявлений, превалирования эмоций над существом исторических проблем. Так, в частности, своеобразным протестом против пересмотра устоявшейся версии событий стала всемирно известная эпопея Л.Н. Толстого "Война и мир". Как бы то ни было, к 100-летию войны 1812 г. был издан новый фундаментальный труд, обобщивший итоги исследований и до сих пор сохранивший определенное научное значение. Теперь, спустя еще почти 90 лет, российская историческая наука может по праву гордиться результатами изучения тех далеких событий, что лишний раз подтверждает всем известную истину - спокойный и беспристрастный анализ всегда предпочтительнее чрезмерно эмоциональных оценок, лишь затемняющих суть дела.

В развитии исследований истории Великой Отечественной войны, видимо, идет схожий процесс. В течение 50 лет в рамках официальной советской версии событий, сформулированной еще в 1941-1945 гг. и закрепленной в выступлениях лидеров Советского государства и Коммунистической партии, было дано описание важнейших событий войны, изданы многие документы тех лет, возникла обширная литература по различным проблемам. Однако постепенно все яснее становилось, что чем больше мы узнаем о событиях тех лет, тем сложнее сохранять в неизменном виде официальную версию. Поэтому постепенно идеологический контроль за изучением этих тем усиливался и к началу 1980-х годов подавляющее большинство исследований истории Великой Отечественной войны стали походить друг на друга как две капли воды. Естественно, это порождало чувства неудовлетворенности и недовольства у многих историков: ведь что может быть тяжелее для исследователя, чем знание, которое невозможно обнародовать, обсудить с коллегами? Это в определенной степени объясняет тот бум исторических сенсаций, который захлестнул страну во второй половине 1980-х гг.

В начале 1990-х годов процесс переоценки истории Советского Союза зашел достаточно далеко, а тезис о "сталинских ошибках", приведших к трагичному началу войны, уже стал общим местом в литературе. К этому времени были введены в научный оборот многие ранее неизвестные факты и документы, но, к сожалению, далеко не всегда уделялось должное внимание обобщению этих материалов. Этот процесс в основном развивался в исследованиях внешней политики СССР 1939-1941 годов на основе заимствования ряда характерных для западной историографии концепций этого периода. И хотя эти исследования, как правило, не использовали значительный массив источников, не связанных напрямую с внешнеполитической деятельностью СССР, их появление стало первым шагом на пути к пересмотру официальной концепции кануна Великой Отечественной войны. Уже в 1991 г. А.Г. Донгаров высказал предположение, что "за событиями первого плана осени 1939 года - лета 1941 года, как будто бы указывающими на активную подготовку к отражению возможной германской агрессии, стояли какие-то сокровенные цели и расчеты Кремля, в которых вариант нападения Германии на СССР просто не предусматривался"1 . Определенная переоценка военно-исторических проблем кануна войны была предложена в работах Б.Н. Петрова и В.Н. Киселева2 , опубликованных в 1991-1992 гг., которые, однако, не получили должного отклика.

С 1993 г. военно-политические проблемы кануна Великой Отечественной войны оказались в центре дискуссии, вызванной публикацией в России книг В. Суворова3 . Хотя эти работы написаны в жанре исторической публицистики и представляют из себя некий "слоеный пирог", когда правда мешается с полуправдой и ложью, они довольно четко очертили круг наименее разработанных в историографии проблем. За прошедшие годы дискуссия вокруг книг В. Суворова распалась на несколько направлений. Одни авторы просто отвергают его версию. Другие отвергают ее, ссылаясь на целый ряд ошибок и неточностей автора, не имеющих, правда, принципиального значения. Третьи, учитывая спорные и слабые положения этих книг, привлекают для анализа авторской версии новые документальные материалы, которые подтверждают необходимость дальнейшей разработки этих тем4 . Как ни странно, в ходе дискуссии проявилось стремление ряда зарубежных историков, довольно посредственно знакомых с обсуждаемой проблематикой и советскими архивными материалами, выступить в роли менторов российской исторической науки.