Петр Борисович, будучи совершенно оторванным от реальной жизни, все же понимал, что никуда его не отпустят просто так, что любой намек на прекращение исследований только подстегнет их интерес к его разработкам.
В ночь с субботы на воскресение в лаборатории произошел пожар. Очень грамотно произведенный, можно даже сказать, профессиональный. Следователь из контрразведки ГРУ замучил поседевшую в один день мать допросами. Он упорно отрабатывал версию ликвидации. Он никак не хотел поверить, что такой фанатик науки, как Катраков, мог сам отказаться от многообещающих исследований. О последней работе мужа Валентина, понятно, молчала, как и о последнем разговоре с ним.
В рассказе матери слышались некие намеки. Многократно обдумывая тот разговор с мужем, восстанавливая его в памяти по крупицам, Валентина все явственней чувствовала недосказанность, что-то, о чем муж так и не решился сказать. Теперь цепочка умолчания протянулась и до Виктора.
Виктор так и не понял для себя, зачем отец сделал это? Считал ли он, что преподносит сыну дар или хотел подтолкнуть его таким образом продолжить свое дело?
* * *
Виктор не вставал на ноги две недели. Дар оборачивался проклятием. Лекарства не помогали Виктору. Капельница с глюкозой не давала ему сил. Мать спасала его. Чего ей это стоило, Виктор не знал. Он даже не знал, где и на какие деньги она жила эти недели в Москве. Из больницы они оба вышли совсем другими. Виктор стал взрослее, юношеская округлость лица сменилась скуластой угловатостью, исчезли без следа прыщи, на их месте полезла жесткая щетина, глаза чуть сузились и похолодели. А мать постарела лет на десять. Лицо обрюзгло, лишняя кожа сложилась глубокими складками морщин, глаза стали маленькими и бесцветными. Руки, нежные мамины руки, походили на вареные цыплячье лапы. Он проводил мать на поезд и не видел ее после почти три года, пока не вернулся из армии...
Клиника, куда Виктора поместили, располагалась всего в двух остановках на метро от института, где он когда-то учился. Напичканная новейшим импортным оборудованием, она пряталась в грязно-розовой обшарпанной трехэтажке под вывеской "НИИ гербицидов и пестицидов". Смешливая лаборантка Вика в первый же день рассказала Виктору, что раньше вывеска была "НИИ химических удобрений и ядохимикатов", но ее сменили, после того, как сделали сотрудникам пропуска с сокращенным названием. Через месяц, путем двух самоволок и длинных настойчивых убеждений, что ему эти исследования нужны больше, чем им, Виктор добился разрешения выходить в город.
Первые пять месяцев занимались изучением механизма умертвия. Виктора заставляли выкачивать энергию из самых разных живых тварей - от мелких насекомых до редчайшего бенгальского тигра, иногда сразу приводя к смерти, чаще - последовательно различные органы. Виктор порой начинал бастовать - ему просто некуда было девать такое количество энергии. Не решали проблемы и бурные сексуальные забавы с женскими половинами персонала, как позже выяснилось, санкционированные начальством и включенные в план исследований, девушки даже получали надбавку, чем и объяснялся не в последнюю очередь их энтузиазм. Виктор часами бегал по парку, тягал гири. В конце концов, начал ходить в бассейн. Текучая упругость воды оказалась достойным соперником. Он десятки раз проплывал под водой от стенки до стенки, за что и получил прозвище Ихтиандр.
Как Виктор ни старался, на одной из его тайных надежд пришлось поставить крест, и медики со всем их умным оборудованием не смогли ничего сделать: Виктор всегда был только приемником энергии, даже закачавшись под самую завязку, не мог ничего отдать. Зато было и порадовавшее Виктора открытие: ему не страшны практически никакие инфекции.
Все попытки изучить умертвие на человеческом материале Виктор жестко отклонял, выиграв несколько затяжных споров с непомерными посулами и взаимными угрозами. Нет, с него хватит...
* * *
Дембельнулся Виктор в прекрасном настроении - последние полгода он прожил, как обычный человек. Дежурили на точке втроем, резались до одури в "тысячу", охотились с пращей на тарбаганов. Желудок вел себя совсем по-человечески: страдал изжогой от клейкого черного хлеба, радостно урчал от консервной гречки с мясом, блевал от самогона. И Виктор ждал "гражданки" как никто другой. Долгие четверо суток грохочущей на стыках рельс дороги не оставили от иллюзий ни крошки надежды. Виктор решил, что излучение радиостанции, из-за которого в ста метрах от антенны даже трава не росла, как-то вправляло мозги его взбесившимся митохондриям.
Света училась на первом курсе. Виктор приметил ее на дискотеке. Маленькая девушка, робко улыбаясь, стояла у двери, будто не решаясь уйти, мол, ладно, ну еще один танец, ну еще постою. А кругом, раскидывая ноги, отрывались под грохот "Модерна Токинга". Всем было в кайф, а ей казалось, что "Братец Луи" насмехается над ней. Медленные танцы она танцевать не умела, неловко топталась на месте, Виктор все время опасался наступить ей на ноги.