Ур, сын Шама

Свесив голову на грудь, Ур спал после сытного обеда. И Нонна смотрела на него, исполненная сострадания и решимости защитить этого большого ребенка от неведомых опасностей. Но более всего на свете ей хотелось понять его.

Ур проснулся вмиг: вскинул голову, распахнул глаза, напрягся. Нонна подумала мимолетно, что так просыпается в лесу задремавший ненароком дикий зверь.

— Извини, — улыбнулся ей Ур. — Первый раз в жизни заснул после обеда. Наверно, потому, что никогда еще не ел так много. И так вкусно, — добавил он.

— Ур, — сказала Нонна, — ты помнишь, как в первый раз пришел в институт?

— Еще бы! Ты меня встретила не очень приветливо…

— Я подумала тогда: прислали на мою голову лоботряса-иностранца, у которого на уме, конечно, одни развлечения.

— Развлечения я действительно люблю.

— Я рада, что ошиблась, Ур. Ты оказался совсем другим. И все же я знаю тебя не больше, чем в первую минуту, когда ты появился в отделе. Ты просто пугаешь меня своей непонятностью… своими странностями… Я видела, как ты заставил продавца барахтаться в воздухе. Видела, как Пиреев вдруг забыл заученный текст и понес чепуху — ведь это твоя проделка?

— Чепуху про стаканчики я ему не внушал, — помедлив, ответил Ур.

— Но текст заставил забыть, так? О тебе ходят всякие слухи. Будто ты гипнотизер, факир, не знаю, кто еще… Мне это неприятно, Ур. Не только потому, что я к тебе… дружески расположена, но и потому, что считаю тебя оригинальным ученым. Я не все понимаю в твоем проекте, но чувствую, что это огромно… глобально…

Она вдруг осеклась. Что с ней происходит? Разволновалась, как школьница. Щеки горят, голос прерывается…

— Извини мою вспышку, — сказала она, взяв себя в руки. — Ты вправе не отвечать, если не хочешь.

Ур посмотрел на нее долгим взглядом.

— Единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе, — это ты, Нонна, — проговорил он так тихо, что она подалась вперед, чтобы расслышать. — Очень, очень жаль, что я не могу… И вообще… кажется, я натворил много глупостей…

Он умолк. Балконная занавеска под порывом ветра метнулась в комнату, задела его по лицу. Нонна не прерывала молчания. Что ж, ясно… Что-то мешает ему быть откровенным. Но довольно и того, что он сказал: «Единственный человек — это ты…» Эти слова теперь всегда будут с ней…

— Валерий однажды назвал меня Каспаром Хаузером, — сказал Ур. — Потом я прочел эту книгу. Ты читала?

— Да.

— Каспар Хаузер ничего о себе не знал — кто он, откуда взялся… Я тоже кое-чего не знаю о своем происхождении, но… в общем, я не Каспар Хаузер.

— Неважно, Ур. Происхождение не имеет никакого значения.

— Нет, Нонна, имеет. Каждый человек ведь — непросто сам по себе. Он куда-то уходит корнями, в какую-то глубину. Его разум связан с окружающими проявлениями разума гораздо прочнее, чем ты думаешь… чем мы думаем…

— Окружающие проявления разума? Что ты имеешь в виду? Разум всех других людей?

— Да. Где бы они ни жили.

— Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Разум взаимосвязан, поскольку мы живем в обществе, это так. Но при чем тут происхождение каждого отдельного человека? Мой прадед был полковым капельмейстером, твой — ну, допустим, пастухом. Ну и что? Имеет значение не то, откуда, из какой среды ты вышел, а то, кто ты таков сейчас.

— Ладно, — сказал Ур. — Возможно, ты права. Надо мне идти, Нонна.

Они вышли в переднюю.

— Завтра меня попросили прийти после работы к профессору Рыбакову, сказал он.

— К Рыбакову? Это который занимается социальной психологией? А зачем?

— Для беседы. — Опять он посмотрел на нее пристально и долго. Спасибо тебе, Нонна.

— Перестань рассыпаться в благодарностях. Мне хотелось как следует тебя накормить, вот и все. Ты позвони мне завтра после беседы с Рыбаковым, хорошо? Ну, до завтра, Ур.

Он вдруг погладил ее по плечу. Резко отдернув руку, повернулся и выбежал на лестничную площадку.

С балкона Нонна смотрела на него, пока он не свернул за угол.

Глава третья Уриэль

Я накалил легонько самоварные щипцы и приложил их к ладони. Запахло горящим мясом… Номер отложили.

Вс. Иванов, Похождения факира

Пляж был хорош тем, что, собственно, еще не был пляжем: узкая полоса гальки, по бокам ограниченная бетонными блоками волнорезов, выступавших далеко в море. Блоки еще не успели обрасти зелеными бородами водорослей. Здесь строили не то новую гостиницу, не то пансионат, — лязгал экскаваторный ковш, громыхала бетономешалка. Здесь еще не было лежаков и тентов, автоматов с водой и пивом, ни мороженщиц, ни продавцов вареной кукурузы, ни — страшно вымолвить — сувенирных киосков.

И поэтому здесь пока было мало купающихся. Во всяком случае, между распростертыми на пляже телами оставались просветы.

Еще то было хорошо, что катера спасательной службы редко наведывались к этому необорудованному пляжу. И, пользуясь этим, Ур выплывал далеко за линию буйков.

Выплыл и сегодня. Долго лежал на спине, вольно раскинув руки и глядя в синее небо с реденькими, чистенькими, как гигиеническая вата, облачками.