Ур, сын Шама

— Да нет, — отмахнулся Валерий, — раньше, еще когда он жил у меня… Что-то такое о том, как обучают методом глотания информации…

Нонну трясло. Вдруг она выпрямилась, решительно отобрала у Валерия пленку и положила себе в рот. Сделала глотательное движение. Валерий снова протянул ей чашку, и Нонна взяла, отхлебнула кофе. Она стояла посреди каюты и смотрела куда-то вверх остановившимся взглядом.

— Ну? Ну что? — нетерпеливо спросил Валерий. — Действует?

Она молчала.

— О добрый аптекарь, напиток твой действует верно, — пробормотал Валерий, пытаясь пересилить охватившую его жуть.

…Вода прибывала, волны с пенными гребнями шли через всю долину, затопляя селения и пальмовые рощи, это шел потоп, потоп… Над черным бортом ковчега встал человек с копьем. А, это ты, желтоглазый дьявол, ты все-таки подстерег меня и, связав по рукам и ногам, бросил в волны, а волны громоздятся все выше, они подбрасывают меня до неба и низвергают в пучину… Ты хохочешь и потрясаешь копьем на борту ковчега, на черном борту, обмазанном земляной смолой… Но я еще жив… И мы еще посмотрим… посмотрим, кто будет смеяться последним…

Ур очнулся. Он услышал стук двигателя. Как бы сквозь туман, увидел над собой электрическую лампочку в проволочной сетке.

Лампочка горела вполнакала, темно-желтым светом, красный червячок спиральки разгорался и темнел, словно подмигивал Уру.

Окончательно придя в себя, Ур обнаружил, что лежит на узкой койке, пристегнутый двумя широкими ремнями к ее бортам. Вокруг были железные стены, выкрашенные серой масляной краской, без окон. Стены начали валиться, койка стала боком, и он повис на ремнях, больно впившихся в тело. Потом — резкий толчок, Ура подбросило вместе с койкой… с силой швырнуло вниз… Хорошо еще, что его догадались привязать к койке, иначе он давно бы разбил себе голову о железные стены или о ножки стола, привинченные к палубе…

Но что это за каюта без иллюминатора? На каком он корабле и куда идет этот корабль по штормовому океану?

Тут он вспомнил все, что с ним произошло.

Вчера — или еще сегодня? — он остался на «Дидоне», хотя Нонна звала его на берег. Ему очень хотелось сойти на угрюмый берег этого острова, но он знал, что лучше ему остаться на судне. Он проводил взглядом шлюпку, увозившую Нонну и остальных. Что она сказала еще? Ах да, сказала, чтобы он надел кашне. Она всегда напоминает ему, чтобы он одевался потеплее, — ведь он непривычен к холоду…

Он сунул руку в карман пальто и вытащил шелковую голубую косынку ту, что подарила ему летом в Санта-Монике Аннабел Ли. Ладно, сойдет за кашне. Он обмотал шею косынкой.

— Чертов островок, — сказал Арман, заступивший на вахту у трапа. Здесь даже летом не поныряешь. Вы замечаете, насколько Южное полушарие холоднее Северного?

Ур оглядел гавань и промысловые суда, стоявшие на якорях. На одном из них, судне с низкой, косо срезанной трубой и непонятным вылинявшим флагом, он остановил взгляд: кажется, где-то он уже видел это судно.

— Слышите, как храпит Фрето? — сказал Арман. — Палуба содрогается. Вы бы тоже соснули, мосье Ур.

У себя в каюте Ур прилег на койку, но вскоре понял, что не сможет заснуть. Он сел за стол и некоторое время занимался любимым делом — листал атлас морей, превосходный атлас доктора Русто. Но и это занятие не отвлекло его от беспокойных мыслей о завтрашнем дне. Он помнил точно: завтра истекает трехмесячный срок, который он себе выпросил. Завтра будет вызов. Последний вызов. Надо подготовиться, заранее сформулировать… информация должна быть предельно ясной и четкой… отказ — достаточно мотивированным…

Он долго сидел за столом, перематывая пленку в блокноте и читая одному ему понятные значки. И весь трудный год, прожитый на Земле, а вернее, год и четыре месяца как бы прокручивался вместе с этой пленкой перед мысленным взглядом. Он всматривался в значки — отголоски своих наблюдений — и поражался переменам в самом себе… Кто бы сейчас узнал его т а м? Даже Учитель, первый Учитель, знавший его лучше всех, даже он, будь он жив сейчас, не узнал бы любимого своего ученика.

«Понял бы он меня? — думал Ур. — Понял бы, как мучительна, нестерпима двойственность моего положения? Сумел бы он подняться выше привычных представлений, выше твердого сознания своей правоты, выше собственного биологического вида, наконец?..»

— Можно? — В каюту просунулся Франсуа, он часто дышал, глаза его блуждали. — Мосье Ур, вас просит Нонна… срочно на берег…

— Что случилось? — вскочил Ур.

— Нет, ничего такого… Она упала, вывихнула ногу, — говорил Франсуа, пока Ур трясущимися руками натягивал пальто. — Она не может идти и просила вас…

— Скорей! — Ур уже мчался по коридорчику между каютами, на бегу нахлобучивая шапку.

У трапа дежурил мальгаш Жильбер, сменивший Армана. Ур и Франсуа спустились по трапу в шлюпку, схватились за весла.

— Нет, мосье Ур, к тому пирсу, — обдал его Франсуа запахом лука.

Фонарь на пирсе будто устал разгонять сгущающуюся мглу, света его хватало только на пятачок под столбом. Над гаванью плыл перезвон склянок.

— Сюда, мосье, за мной.