Ур, сын Шама

— Чем смеяться, взяла бы и объяснила, — проворчал Валерий, вызвав новый взрыв смеха.

Аня была очень хороша — загорелая, белокурая, в замшевой курточке и кожаной юбке. Глазки у Ани были слегка подведены зеленым, ресницы подкрашены и вроде бы наставлены, на розовых щечках, когда она смеялась, возникали ямочки. Приятно было смотреть на Аню.

В кинотеатре «Дружба» шла пустяковая комедия.

— По-моему, мы ее видели, — сказал Валерий, — но убей меня бог, если я помню содержание.

— А там и не было содержания, — пропела Аня, взяв Валерия под руку. Двое глупых влюбленных беспрерывно ссорятся на фоне велосипедных гонок. Неужели не помнишь? Ты еще сказал потом, что все-таки надо делать фильмы с расчетом не на ихтиозавра, а хотя бы на среднего интеллигента.

Валерию стало приятно, что Аня запомнила его выражение. Он приободрился. Это ничего, что они не попали в кино. Вот он идет под ручку с Аней, да, да, она избрала его среди многочисленных воздыхателей, и пусть встречные мужчины поглядывают на нее, и пусть толстячок Петенька колесит на своем «Запорожце», — он, Валерий, плевать хотел на «Запорожец».

— Данет, я читал в энциклопедии, что ихтиозавры жили сто миллионов лет назад, — сказал Ур. — Тогда люди еще не жили. Почему ты говоришь, что фильмы делают для ихтиозавров?

Аня засмеялась.

— Ой, помрешь! Это ж надо уметь — острить с таким серьезным видом! Ур, вы из какой страны приехали?

— Это не имеет значения, — поспешно вмешался Валерий. — Вот автомат. Ур, хочешь водички выпить?

— Хочу, — сказал Ур и вытащил из кармана горсть трехкопеечных монет, которыми его исправно снабжал Валерий.

Он пил стакан за стаканом.

— Знаешь, на кого он похож? — шепнула Аня Валерию. — Ты видел рисунки Эффеля «Сотворение человека»? Вот он похож на эффелевского Адама.

— Не нахожу. Эй, Ур, хватит пить. Лопнешь.

Ур озабоченно пощупал свой живот.

— Нет, не лопну, — сказал он и налил еще стакан.

Он пил, с удивлением глядя на смеющихся Аню и Валерия.

Вскоре они вышли к новому зданию цирка, зазывно сверкающему огнями. И тут им вдруг повезло: в кассе начали распродажу билетов, оставшихся от брони, и Валерий подоспел вовремя.

Ах, цирк! Вы входите в кольцевое фойе и вдыхаете полузабытые горожанами запахи конского пота и навоза, смешанные с запахами опилок, парфюмерии и любительской колбасы из буфета. И неповторимый аромат цирка, и само это фойе, которое своим названием, происшедшим от французского слова «жаровня», напоминает о тех временах, когда озябшие зрители в антрактах грели руки над горящими углями в специальной комнатке, — все это наводит вас на мысль о древности и вечности искусства.

Вы покупаете программу с удивительной, по-цирковому яркой обложкой и вчитываетесь в звонкий набор старых терминов — эквилибр-баланс, антиподисты, иллюзионисты, волтижеры… А потом грянет бурный марш, волшебно вспыхнут в вышине софиты, и возникнет на арене монументальная фигура шпрехшталмейстера (переименованного ныне, увы, в «инспектора манежа»). Он подносит к строгим устам микрофон, и в цирке воцаряется тишина…

Если вы по натуре скептик и все знаете наперед, то лучше не ходите в цирк: он покажется вам примитивным. Чтобы получить от цирка удовольствие, надо полностью ему отдаться. И тогда вы насладитесь его яркой грубоватой зрелищностью и получите кучу положительных эмоций, без которых, как утверждает медицина, нечего и думать о мало-мальски приличном здоровье.

Ах, это было великолепно!

Ур смотрел на арену с жадным любопытством. Он громко охал и замирал от ужаса, когда там, под куполом, прекрасное человеческое тело в сверкающем блестками костюме как бы кидалось в пропасть. И он восторженно вскрикивал, когда руки артистки в точном соответствии с законами динамики и кинематики уверенно встречали пущенную рукой партнера перекладину встречной трапеции. Он подбадривал джигитов такими неистовыми криками, что шарахались кони, а зрители вскакивали с мест, чтобы посмотреть на него. В паузах, когда два коверных принимались устраивать друг другу традиционные пакости и клоун, получив пинок, пролетал едва ли не через весь манеж, Ур хохотал, подпрыгивая на сиденье, и в его смехе сквозила жестокая насмешка над потерпевшим — так, вероятно, хохотали в своих роскошных цирках древние римляне, когда звери терзали первых христиан.

Валерий тоже наслаждался зрелищем, но, будучи человеком современным, не позволял себе, конечно, столь бурно проявлять эмоции. Он с интересом поглядывал на Ура. Было нечто первобытное в горбоносом профиле пришельца, в его толстых губах, то раздираемых воплем восторга, то приоткрытых стоном страха. «Да какой он, к черту, пришелец? — думал Валерий. — Такая непосредственность и эмоциональность пристали скорее любителю петушиных боев из развивающейся страны, чем водителю необыкновенного, поражающего воображение корабля». Земной, земной человек сидел рядом с Валерием и оглушительно бил в ладоши. Такой же земной, как его родители, кинувшиеся обнимать овец…