Ураган

Беверли подумала, что он, видимо, тоже страдает бессонницей. Что касается ее, то на этот счет разногласий среди профессионалов не было. Ей выписывали таблетки и рекомендовали соблюдать режим дня. Но таблетки Беверли выкидывала, а на режим не обращала никакого внимания. Вот и то, что она сделала сейчас, было строго запрещено специалистами. День клонился к вечеру, и вместо того, чтобы спать перед обедом, она должна была дождаться предписанного времени и лечь в половине одиннадцатого. Беверли огорчало и раздражало то, что ей отказано в приятном дневном сне, но такова была ее жизнь. В стране проклятых не бывает дневного сна.

Беверли вылезла из кровати и отправилась посмотреть в большое окно. Кусты и зелень лезли через ограждение, как беженцы в поисках укрытия. Впрочем, возможно, так оно и есть, подумала она; она верила в духовное единство жизни и в то, что ее самые безмолвные представители — растения, животные и нерожденные дети — обладают самыми глубокими познаниями. Согласно этой несколько сыроватой теории, растения знали о приближающемся урагане и лезли через ограждение в поисках компании.

Беверли двинулась в ванную и включила воду. Пластмассовая стойка душа находилась посередине крошечного помещения, что определялось расположением слива и сложным переплетением толстых труб.

Возможно, Беверли страдала бессонницей именно по той причине, что ею не страдал дон Пибоди. Таким образом она оказывала ему сопротивление. Врачи очень гордились, когда обнаружили это («Ах у вас развились эти странные привычки во время замужества? Очень интересно!»), но, собственно, Беверли никогда и не скрывала этого. В период замужества она специально не давала себе заснуть, даже когда у нее слипались глаза. И даже тогда, когда все ее тело требовало сна, она намеренно рано вставала. Это была ее форма протеста против собачьей преданности дона традициям.

Дон Пибоди был воплощением нормы и преклонялся перед Беверли как перед идеалом. Например, когда он за ней ухаживал, он поцеловал ее на первом свидании, погладил грудь на втором, осторожно поласкал ее на третьем и лишь на четвертом решился заняться с ней любовью. После чего сделал ей предложение. Медовый месяц они провели на Ниагаре. Беверли взирала на все это сквозь пелену недоумения, но не сомневалась в том, что это и есть романтическая любовь. В течение какого-то времени ей это даже нравилось.

Однако для дона Пибоди норма была наркотиком, и в этом смысле он был безнадежным наркоманом. Возможно, это многое объясняло и в отношении их дочери Маргарет — скорее всего, здесь была задействована какая-то генетическая составляющая. И не то чтобы Беверли верила в эту ерундистику, но она настолько устала от предписанных судом постоянных посещений специалистов, что время от времени с колким сарказмом сама начинала играть в их игры. Поэтому в конце концов Беверли решила, что нечего удивляться приверженности собственной дочери традициям, так как та была зачата во время законного и правильного сношения на матраце в форме сердечка под музон, льющийся из крохотных динамиков под потолком.

А «выжимка» из этого сводилась к тому (всем специалистам очень нравилось делать «выжимку», словно они считали себя ведьмами современности), что у дона Пибоди отсутствовало какое бы то ни было воображение. То есть он не умел импровизировать. Дон полностью зависел от намеков и установок, получаемых им из разных источников — телевидения, журналов, а то и газетных колонок неожиданных происшествий. Складывалось впечатление, что он постоянно участвует в предварительном голосовании, а потом поступает так, как большинство.

Когда медовый месяц на Ниагаре закончился и они оказались в съемной квартире в кондоминиуме, дон потерял ориентиры. Он перестал понимать, что надо делать дальше и как себя вести. Он мог только следовать схеме. Он ходил на работу, по вечерам смотрел телевизор и в одиннадцать вечера ложился спать. Когда родилась Маргарет, он пощекотал ее под подбородком. Это был максимум, на который он был способен. Он щекотал ее под подбородком так часто, что вскоре Маргарет начала улыбаться, стоило ему наклониться. И тем не менее до поры до времени все были относительно счастливы, пока дон не вспомнил, что при сложившихся обстоятельствах он может сделать еще одну вещь, о которой много слышал, которую видел по телевизору и которую в свое время совершил его отец. Он бросил Беверли и нашел себе другую женщину.

Один из специалистов, доктор Херндорфф, как-то спросил ее: «Как вы думаете, а почему вы вышли за него замуж?»

— А вы выясните это, — ответила Беверли и для пущего эффекта мелодраматически пожала плечами.

Она принципиально не желала участвовать в поисках истины и взаимопонимания. Потому что именно в этой области она обладала интуицией. По сути, дон был хорошим человеком, ибо, для того чтобы быть злодеем или извращенцем, надо обладать воображением. Более того, он был абсолютно неспособен сделать выводы из ее биографии, а это означало, что дон Пибоди был единственным холостяком города Ориллия, на которого она могла претендовать.