Ураган

— Если кончили, то послушайте. Пора прекратить бездельничать. Дни становятся короче. Будем работать в холодные вечера, ночью, в мороз, при электрическом свете. Здесь большинство — молодежь! Рука молодого — лапа тигра, ведь недаром так говорили в старину.

Здесь были наслышаны о Махидиль, но видели ее все впервые. И уж никак не думали, что приедет она руководить их участком. Убедились, что она умеет не только работать сама, но и может заставлять трудиться других.

— Из производственного отдела ответа ждать не будем, — продолжала Махидиль. — Раз для древних дамб Кзылоека использовался грунт с двадцатью процентами гипса, значит, двенадцатипроцентный грунт полностью может соответствовать техническим условиям.

Хаитов не мог скрыть своей радости:

— Верно! Давно надо было сделать так. Но, Махидильхон, как бы наши «теоретики» шума не подняли...

— Придется рискнуть.

— Ох, грехи наши тяжкие, а будет ли добрым исход этой затеи? — пробормотал прораб.

— Без риска большого дела не сделаешь, и греха здесь никакого нет, — рассмеялась Махидиль.

Машины были сняты с карьера и направлены на основной участок. Водители, избавленные от тяжелых ездок, на все лады расхваливали нового начальника.

На насосной станции, где работы раньше почти замерли, все ожило. Материалы теперь доставлялись вовремя. Только Махидиль была неспокойна. А вдруг из лаборатории пришлют отрицательный ответ? Не переделывать же заново сооружение длиной почти в четыре километра! Правда, результаты ее проверки доказывают, что местный грунт пригоден, но все равно, это не лабораторные выводы.

На участке и без того достаточно неполадок. Их не поправишь еженедельными планерками руководителей. Тем более что планерки все еще проводились на Тепакурганском участке. Чтобы добраться туда к утру, Махидиль выехала накануне вечером. Она решила побывать на Куянкочди, повидаться с друзьями.

Вот ее комната. Свет в окне. Кто это может быть? Она побежала, распахнула дверь. У порога запыленные кирзовые сапоги. На койке спал кто-то в рабочей одежде.

— Зубайда? — удивилась она.

Зубайда вскочила и стала протирать глаза.

— Салям алейкум... Вернулась с дневной смены, легла отдохнуть и задремала.

— Что случилось? Ты же уехала?

— Вернулась. Уже три дня, как вернулась. Вернулась и сразу поступила ученицей к Гульхайри. Хочу стать механизатором.

— Объясни же все толком!

— Вернулась с полдороги. Простите меня, Махидиль. Я тогда обидела вас, а потом раскаивалась. Поняла, что вы правы. Если он семье не мог дать счастья, почему же он мне его даст? Сегодня клянется звезду с неба достать, а завтра скажет: прощай. Представила я себе это и ужаснулась.

— Молодец, наконец-то поумнела. Хорошо сделала, что вернулась. Ты же не враг себе, чтобы собственными ногами бежать в ад. Верно?

— Я села в поезд и только тогда спросила себя: что же я делаю? Что я знаю о человеке, ради которого бросаю вас, Гульхайри, Алешу, дядюшку Ходжаназара, Музаффара? Всех вспомнила. Еду и реву. Ведь столько пережили вместе: бараки, зной, холод, порой от усталости валились с ног. И все-таки мы были счастливы...

Махидиль сжала ладонями ее щеки и внимательно посмотрела в глаза. Они были ясными и задумчивыми, как у человека, понявшего что-то очень важное для себя. Нет, Зубайда и раньше не была легкомысленна, скорей, по-детски упряма. За ее веселостью и болтливостью угадывались и ум, и характер. Из-за чрезмерного самолюбия она была скрытна. Да, они подолгу беседовали по ночам, но только теперь Махидиль поняла, что Зубайда многое таила, в себе, недоговаривала. Теперь она вспоминала, что Зубайда бывала часто резка с людьми. В ее-то годы, откуда это?

На этот вопрос Зубайда ответила сама, рассказав не только о несостоявшемся своем бегстве к Хашиму, но и еще о том, как и почему решилась после школы поехать на стройку...

Окончив десятый класс, Зубайда подала заявление в институт. Был большой конкурс: на каждое место восемь-девять человек. Она не прошла, недобрав двух баллов. Ей казалось, что жизнь на этом кончилась, что несчастней человека нет на свете. Зубайда плакала дни и ночи. Тогда отец сказал ей:

— Не расстраивайся, дочка, что-нибудь придумаем.

Девушка не понимала, о чем говорит отец, что можно придумать, когда списки принятых вывешены и все кончено. Но через три дня отец пришел радостный и говорит:

— Иди учись, все в порядке.

Она побежала в институт и обомлела: внизу списка принятых был подклеен листочек с ее фамилией. Зубайда вышла на улицу, и ей казалось, что все показывают на нее пальцем: глядите, мол, на эту бесстыжую, ее приняли в институт по знакомству. Она прибежала домой в слезах и объявила родителям, что в институт не пойдет. Разве учителя в школе, книги, герои, которым ей хотелось подражать, учили ее идти по жизни кривыми дорогами?

— Я хочу жить честно, — сказала Зубайда родителям и по комсомольской путевке отправилась в пустыню.