Ураган

У Парка перехватило голос от гнева: этот распластанный остаток человека смеет говорить о праве судить его, Парка!

Парк закрыл глаза и провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то воспоминания.

— Да, — устало проговорил он, — бывают минуты, когда хочется быть откровенным… Меня одолевает страх, когда я думаю об этих треклятых бомбах… — Парк потряс головой, — а я должен опять отстаивать их в Женеве.

— Опять ложь о чистой бомбе?

— О нет! Это провалилось раз и навсегда. — И, криво усмехнувшись, Парк язвительно добавил: — Не без вашей помощи.

— Поедете на том же коньке: «открытое небо», контроль, инспекция?

Парк утвердительно кивнул.

— Но ведь это просто ловушка, которую вы выдумали для русских! — гневно прошептал Лесс.

— К сожалению, они не хотят в нее попадаться.

Парк колебался: сказать ли Лессу, что он знает о существовании его дневника? Ведь там записано не только то, что Лесс узнал от Райана, но и то, что он сам думал по этому поводу.

— И вина в том падает на вас… — сказал Парк.

— На мой дух или на мой труп?..

— Уж там как хотите. Вы будете виноваты в провале нашей миссии, если русским удастся добыть ваш дневник. А я вовсе не уверен в том, что это им не удастся. — Он пристально посмотрел в глаза Лессу. — Вот если бы вы сказали мне, куда его девали…

— Раз уж дело пошло об откровенности — может быть, скажете: вы знали о цели бомбардировщика, посланного Хойхлером?

— Далеко не всё, — уклончиво ответил Парк.

— И согласились, что он полетит на такую операцию накануне вашего выезда в Лугано для переговоров о разоружении.

— Видите ли, старина, — наставительно сказал Парк, — знал я или не знал — от этого полет вовсе не зависел.

— Полет или его результат? — настойчиво спросил Лесс.

— В его полете не было ничего экстраординарного: самое обыкновенное патрулирование по давно разработанному плану… — Парк, не договорив, уставился в окно.

Так и не дождавшись конца фразы, Лесс спросил:

— И вы называете это разумной подготовкой к совещанию об умиротворении?

— Ну, старина, не вам судить о таких вещах.

— Страшной будет участь народов, если они позволят загипнотизировать себя новой ложью. Но для этого вам нужна и моя ложь, а ее не будет…

Парк быстро спросил:

— Вы коммунист?

— Нет.

— Тогда кто же вы?

— Один тип назвал меня… коммуноидом.

— Коммуноид? — Парк пожал плечами.

— Я тоже услышал это впервые.

— Что же это значит?

— Кажется, я понял.

— Коммуноид! — удивленно повторил Парк.

— Сейчас, пока я ждал вас, мне читали газету. Сообщают, что в госпитале в припадке безумия умер полковник Деннис Барнс. Деннис Барнс, понимаете, сэр?

— Что-то знакомое…

— Один из парней, летавших на Хиросиму.

— Ага, вспоминаю! Его хотели предать военному суду, но потом сказали, что он попросту помешался.

— Барнс был достоин лучшего конца: его мельница тоже завертелась не туда, куда вам угодно.

— Что за чепуха, какая мельница?

— О них писал еще Сервантес.

— И вы, как этот Барнс?..

— О нет, я в своем уме. Впрочем, могу вас уверить, и Барнс тоже был в порядке. Все дело только в его мельнице.

Парк усмехнулся:

— Она пошла вспять?

— Как раз наоборот — вперед.

— Любую мельницу можно ведь и остановить, а? — сказал Парк.

— Для этого нужно остановить ветер. А это, пожалуй, не под силу даже вам: ведь ветер может стать бурей.

— Коммуноид!.. — задумчиво повторил Парк.

— Разве вы не хотите, чтобы людям стало лучше? — снова спросил Лесс.

— Во имя господа, что за вопрос!

— И верите, что простым людям всего света будет лучше?

— Как же не верить?

— Вот и сами они, простые люди, верят в это. А пока они верят в жизнь, войне не бывать. Война бывает, когда люди перестают верить в то, что может быть лучше, чем есть.

— Коммунисты говорят не так! — оживленно возразил Парк, как будто поймал противника на ошибке. — И все-таки вы красный.

— Пожалуйста, если вам непременно так хочется. — Лесс едва заметно покачал головой. — Мне все равно. Но не думайте, будто то, что вы сделаете со мной, поможет вам. — И снова печально шевельнул головой. — Вам не поможет ничто, если вы не поумнеете.

— Какого черта, мальчик! — рассердился Парк.

— Извините за дерзость, но мне жаль вас. И я прощаю вам то, что вы со мною сделаете. Но не думайте, что вам простят люди.

Не знай Лесс своего бывшего патрона за хорошего актера, он, пожалуй, и поверил бы в искренность смеха, которым разразился Парк.

— И вы мне все прощаете? — сквозь смех спросил он.

— Уже не имеет значения, с вашего ведома или нет Хойхлер состряпал свою гнусность над Европой. Важнее будущее… Оно в руках таких, как вы. — И тут в глазах Лесса появился блеск, почти радость. — А что, если… я вам помогу?

— Вы? — Парк рассмеялся, и на этот раз его смех не был деланным. — Мне?

— Вам смешно: мертвец — и вдруг такое! Но честное слово: я дам вам ключ, золотой ключ от ворот мира.

— Ключ от золотых ворот бессмертия! — Парк опять рассмеялся. — Что ж, может быть, войдем туда вместе с вами?.. И все-таки лучше откажитесь от всего, что наболтали. Для вас это наиболее простой путь…

— К смерти?..

— Может быть, к бессмертию.