Ураган

Из динамика на изрисованной похабными надписями стене раздается шипение, фырканье, потом недовольное: “Дверь-закрь… Следущ… станц… Омутище!”

Парень с сожалением косится на девушку, только раскрывает рот…

– Я слышала, Слав! В Леоново выходим, – милое лицо ее на глазах оживает, словно сброшена вуаль утренней дремоты.

– Та-ань… – растерянно тянет парень.

Через несколько минут они спрыгнули на сырую пустынную платформу. Парень помог девушке надеть на плечи лямки рюкзака, забросил за спину свой:

– Ну? И ты думаешь, я знаю, куда идти?!

– А зачем? Вот дорога!

– Но… – и, поняв, что возражения бесполезны, решительно зашагал за нею.

Дорога оказалась разъезженной, но вокруг царствовало запустение – впрочем, довольно характерное для бедной голодной вымирающей России конца ХХ века.

Лес встретил путников прохладой, подозрительным молчанием.

– Ох и злющие здесь комары! – Таня звонко шлепнула себя по щеке. – И гляди, громадины какие!

– Да-а, я этаких, пожалуй, и не встречал…

Даже на ладони, полумертвый, лесной кровопийца выглядел внушительно: в сантиметр почти длиной мощное тело, длинные ноги, широкие отливающие радугой крылья…

– Значит, река близко, – решила девушка. – Кажется, я даже запах чую!…

Парень покрутил головой:

– Не думаю. Взгляни: дорога-то на подъем идет, а к реке спуск должен быть.

– Так, может, она за холмом?

Целое облако сородичей убитого комара с мстительным визгом налетело на людей. Девушка замахала руками, отчаянно отбиваясь.

– Пойдем! Пойдем быстрее!… – потащил ее за собой парень. – не от реки они… Лето нынче заметила, какое? Каждый день – за тридцать! От жары, видать, и свирепеют…

День в самом деле обещал быть жарким: в томительно синем небе – ни облачка, на полянах трава – будто выжжена, предчувствуя зной, не поют птицы, а где-то вдали подымается гул злых слепней…

Наши почтенные историки, конечно, не могли знать об этом, копаясь в многочисленных хрониках в поисках правды, потому что в хрониках и летописях не делают записей о погоде, но… – лето 1146 года тоже выдалось мучительно жарким. Бедное село и скит на Клязьме изнывали от зноя. Гибли посевы. Люди все же умудрялись спасать небольшие делянки, таская воду из реки. Трава высохла почти повсеместно, и скот падал. Клязьма мелела на глазах, превращаясь в мутный ручей. Иноки во главе с игуменом Егорием иссохли от поста, молитв и бдений, каждое утро ожидали чуда. Но Всевышний почему-то не спешил являть его…

В это утро монастырская братия объединилась с поселянами: строили запруду на Клязьме, чтобы хоть на час облегчить труд водоносов. Дело отчаянное, потому что Клязьма характером упряма и, даже обмелевшая, несется быстро и своевольно.

– Михаил, помоги же! – крикнул кто-то, и юный инок тотчас навалился, поправляя толстенное бревно.

Работа кипела: мужчины, женщины и дети по мере сил подтаскивали срубленные стволы, скрепляя их где веревками, а где и взятой из-под обрыва глиной. Река упорствовала, там и тут прорывалась сквозь ненавистную ей запруду. Люди работали по колени, по грудь в бурлящей воде и поднятой со дна тине. Грязная намокшая одежда почти мгновенно высыхала от зноя, отвратительной коркой липла к телу…

Неуклюже вскарабкавшись на берег, отец Егорий с великим тщанием отжимал от воды и грязи подкатанную по колени рясу, потом надолго припал к ковшу. Пил усердно, видимо, всем сердцем благодаря Господа: запруда пока удерживалась, и люди с оживленным криком спешили набрать побольше воды из образовавшегося озера. Как муравьи, сновали они по дороге от скита к селу с ковшами и бадьями и с иной утварью в руках, там же на телегах провозили огромные бочки… Похоже, небольшие сохраненные участки посева будут спасены и сегодня… Но – надолго ли?

Но что это? Отец Егорий сурово свел брови: под обрывом берега, у самой запруды, юный Михаил со смехом принимает ковш из рук девицы… Знает игумен эту красавицу – Татьяна, дочь кривого Козьмы, едва ли не последнего бедняка на селе. Знает игумен и то, что, несмотря на исполнившиеся шестнадцать, Татьяна – полное дитя, с чистым сердцем и шаловливой повадкой, не в пример многим поселянкам…

Сложив ладони, отец Егорий зычно крикнул:

– Михаил!

Мощные плечи юного инока сразу как-то поникли. Он обернулся, а на лице погасала мечтательная улыбка.

Отец Егорий нахмурился еще более, жестом подозвал. Благодарственно поклонившись девице, Михаил легко вскарабкался на крутой берег, подошел вплоть и… впервые опустил затуманенные не только зноем глаза, не смея взглянуть в лицо духовника.

– С вечери, – сурово проговорил игумен, – на исповедь…

Дорога становилась все уже, со всех сторон теснила ее трава. Довольно крутой вначале, подъем оказался затяжным. Справа стеной – мрачный еловый бор с редкими проблесками акварельной зелени на полянах, слева – овраг, поросший непролазным кустарником и заболоченный на дне.

– Ты не устала? Что-то больно долго… Может, и не туда совсем забрели?! – забеспокоился Слава.

– Погоди-ка! – Таня остановилась, разглядывая что-то в пыли под ногами. – Скорей! Побежали!

– Зачем это?