Ураган

Пайл изорвал все письма на мелкие кусочки. Он не хотел ни везти их, ни оставлять у себя. В каждом из них была какая-то правда. Даже в двух следующих, где его звали “великолепным рогоносцем” и “Отелло в пасторских очках”, и в третьем, где говорилось, что жена его просто поменяла одного психа на другого. Когда он собрал клочки, чтобы спустить их в уборную, его огорчило только, что он порвал письмо о “возвышенности, изобилующей птицами с красивым оперением, где слои минералов покрыты толстым слоем земли и растений”.

“Ничего себе, причина для развода”, - думал он, пока отбивающая запах вода, нежно журча, уносила клочки бумаги. Потом вернулся в комнату, разделся машинально и лег. В чемодане у него была бутылка виски. Человек, уважающий себя по заслугам да еще проживший много лет у моря, не заснет, пока не выпьет хоть четверть бутылки. Он попробовал виски и налил в в простой стакан, от которого пахло зубной пастой.

Новый день - новая жизнь. Он отправился с утра в контору, оставались кое-какие дела с начальством. Когда он шел вдоль резных панелей, мимо окон с решетками в испано-калифорнийском стиле, ноги его утопали в сиреневых коврах, словно его ждал сам архиепископ. Но при его появлении из-за стола привстал человек чуть повыше его, зычно поздоровался с ним и взглянул -на него из-под нависшего узкого лба, над которым вверх и в стороны стоял хохолок вроде петушиного хвоста. Сзади он казался худее, чем спереди. Седая секретарша бесшумно печатала на машинке.

Восседая под картами и красивыми фотографиями плантаций и зданий Компании, высшее начальство громко вещало, не отрывая глаз от Пайла, кривя губы и морща лоб под хохолком волос.

Не обращая внимания на приглушенный звонок телефона, оно взяло со стола папку бумаг и протянуло ее посетителю. Потом повернулось всем неподвижным корпусом, словно на шарнирах, взяло трубку длинными, утолщенными на концах пальцами и сказало: “Алло”.

Мистер Пайл на бумаги почти не взглянул, он их знал. Держа их в руке, он дождался, пока начальство повесит трубку, и медленно заговорил:

- Дальше нам идти не стоит. Я думаю так: если бы мы не основывали новых плантаций, а покупали фрукты у частных лиц, это дало бы в перспективе немалую выгоду. Условия труда меняются во всем мире с каждым днем, а у нас, как это ни жаль, нет яда, убивающего социализм так же верно, как бордосская жидкость убивает болезнь на деревьях.

- Прекрасно. Скоро доклад будет составлен, и мы отправим его наверх.

Туманное слово, которым начальство определяло верховную чикагскую власть “Тропикаль платанеры”, всегда раздражало Джона Пайла, но сейчас он просто взорвался.

- На этом вашем верху скоро узнают, что у нас творится! Тогда нам не помогут ни угрозы, что мы уберемся, ни корабли, ни дипломаты!

- Быть может, все думают так же, но выход, как всегда, есть. Там, наверху, сделают сперва дела срочные, а потом и этим займутся - выслушают ваш приговор, мистер Пайл.

Старина Джон простился с начальством, которое, как-то глупо опустив руки, осталось сидеть за столом. Нельзя терять время, беседуя попусту с теми, кто не видит грядущей действительности, сменяющей действительность сегодняшнюю.

Чтобы утешиться, он пошел в Американский клуб. Там он всех знал. И бармен, и официанты сердечно поздоровались с ним, и негр-швейцар, и распорядитель по имени Чило. Заказывать выпивку ему не пришлось. Пока он укладывал шляпу и бумаги на большую стойку, перед ним поставили обычную стопку виски и бутылку минеральной воды, которая улыбалась ему всеми пузырьками.

- Горяченького поешьте, мистер Пайл.. - сказал ему бармен Хасинто Монтес.

Друзья, встречавшиеся тут каждый день, подошли выпить и в честь прибытия старины Джона пропустить лишний глоток. Каждый подсчитывал, сколько они не виделись. Одни были недавно на плантациях, другие давно, и как-то выходило из этих подсчетов, что выпить еще надо. К вечеру в зале оставались лишь Хасинто Монтес, мистер Пайл и два-три официанта, поджидавших, когда же уйдет последний посетитель и можно будет уйти самим.

- Вот мое дело теперь, Хасинто, - говорил посетитель, показывая бармену стопку, словно извиняясь, что он тут пьет, когда другие служат. Он всегда чувствовал себя виноватым, если был не на службе, словно кого-то обкрадывал.

Чтобы не молчать, Хасинто Монтес рассказал ему, что у семинарии убили одну его знакомую. Старина Джон и ухом не повел, он наклонял свою стопку так, что драгоценная влага проливалась.

- Бедняга! - говорил Хасинто. - Вот до чего дошла. Как безжалостно ее прикончили!

В клубе зажгли свет. Пайл сидел, мертвецки пьяный, над полной стопкой и лыка не вязал. Он не мог видеть стопку пустой, и в нее все время наливали; когда же он видел ее полной, он ее выпивал.

- Я не потому пью, что это мне нравится, и не потому, что мне выпить надо, и не просто так, а вот почему: не могу видеть полной стопки.

А выпив, он яростно стучал ею и глухо кричал:

- Не могу видеть пустых стопок. Налейте!..

Ее наполняли, и, не теряя времени, он с трудом повторял, что не терпит полных стопок, и опрокидывал ее, заливая виски весь подбородок.