Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Прости, что я не соглашусь с тобой, но он меня ненавидит. Я еще раз говорю тебе, мой милый, это все моя старшая сестра Наджуд, это она отравляет его сердце против меня. И против моего брата. Она и ее поганый муж. Не забывай, что моя мать была второй женой отца, почти вдвое моложе матери Наджуд и вдвое ее красивее, и, хотя мама умерла, когда мне было всего семь лет, Наджуд до сих пор источает свой яд – не при нас, конечно, для этого она слишком хитрая. Эрикки, тебе никогда до конца не постичь, какими скрытными, умными и могущественными могут быть иранские женщины, какими мстительными, несмотря на свои ох какие сладкие лица и повадки. Наджуд хуже змеи в райском саду! Она причина всей враждебности отца к нам. – Очаровательные зелено-голубые глаза Азаде наполнились слезами. – Когда я была маленькой, отец по-настоящему любил нас, моего брата Хакима и меня, и мы были его любимчиками. С нами в нашем доме он проводил больше времени, чем во дворце. Потом, когда мама умерла, мы переехали жить во дворец, но никому из наших сводных братьев и сестер мы на самом деле никогда не нравились. Тогда все пошло по-другому, Эрикки. Это все из-за Наджуд.

– Азаде, ты разрываешь себя на части этой ненавистью. В итоге страдаешь ты, а не она. Забудь о ней. У нее теперь нет над тобой никакой власти, и я повторяю тебе еще раз: у тебя нет никаких доказательств.

– Мне не нужны доказательства. Я знаю. И я никогда не забуду.

Эрикки не стал ее разубеждать. Не было смысла спорить, повторять на разные лады то, что было источником такой ожесточенности и стольких слез. Лучше уж так, чем прятать все это глубоко в себе, лучше уж пусть она время от времени дает выход своему гневу.

Поля остались за спиной, и впереди дорога углублялась в Казвин, город, похожий на большинство других иранских городов: шумный, многолюдный, грязный, с отравленным выхлопами воздухом и бесконечными пробками на дорогах. Вдоль дорог, как и почти повсюду в Иране, тянулись джубы. Здесь эти каналы, местами забетонированные, были почти три фута глубиной, они несли смесь из талого снега, льда, воды. Из них росли деревья, горожане стирали в них одежду, иногда брали из них воду для питья или пользовались как канализацией. За этими каналами поднимались стены. Стены, скрывавшие дома и сады, большие и маленькие, богатые и уродливые. Обычно городские дома были двухэтажными, похожими на большие обшарпанные коробки, некоторые из кирпича, порой необожженного, некоторые оштукатуренные, и почти все из них – скрытые от глаз. Полы в большинстве случаев были земляные, лишь немногие дома имели водопровод, электричество и какие-то санитарные удобства.

Движение на дороге сгустилось с ошеломляющей неожиданностью. Велосипеды, мотоциклы, автобусы, грузовики, легковые машины всех марок и размеров, от древних до очень старых, почти все помятые, залатанные, некоторые броско раскрашенные в разные цвета, с дополнительными огоньками там и сям в соответствии со вкусом владельца. За последние годы Эрикки много раз проезжал по этой дороге и знал, что могут возникнуть пробки. Но другого пути не было; окружная дорога, которую уже много лет планировали построить, так и не появилась. Он презрительно ухмыльнулся, стараясь не слышать окружавший его со всех сторон шум, и подумал: окружная дорога здесь никогда не появится, казвинцы просто не вынесут тишины и покоя. Казвинцы и рештийцы – жители города Решт на Каспии – были традиционными тупицами иранских анекдотов.

Он обогнул обгоревший остов автомобиля, потом вставил в проигрыватель кассету с Бетховеном и прибавил звук, чтобы немного сгладить шум улицы. Но это не очень помогло.

– Движение еще хуже, чем всегда! Куда смотрит полиция? – спросила Азаде; она уже совсем проснулась. – Пить хочешь?

– Нет-нет, спасибо. – Он искоса взглянул на нее; свитер и рассыпавшиеся волосы делали ее очень желанной. Он широко улыбнулся. – Пить не хочу, а вот тебя хочу!

Она рассмеялась и взяла его под руку:

– А я не просто хочу – я умираю от голода!

– Хорошо. – Они сидели, испытывая глубокое умиротворение.