Ураган. Книга 2. Бегство из рая

ЭЛЬ-ШАРГАЗ. МЕЖДУНАРОДНАЯ БОЛЬНИЦА. 18:01. Старк, в пижамных брюках, сидел на веранде второго этажа и тоже смотрел на заходящее солнце, но здесь закат был прекрасным, на фоне спокойного моря и безоблачного неба; огромная сверкающая полоса отраженного света заставляла его щурить глаза даже под черными очками. Его грудь была перевязана и заживала хорошо, и, хотя он был все еще слаб, Старк пытался размышлять и планировать. О стольком нужно подумать – и если мы вытащим птичек отсюда, и если не вытащим. В комнате за его спиной слышался голос Мануэлы, болтавшей на смеси испанского и техасского со своими отцом и матерью в далеком Лаббоке. Он уже говорил с ними – и говорил со своими родителями и детьми, Биллиджоем, маленьким Конроем и Саритой: «Ой, папочка, когда ты приедешь домой? У меня новая лошадь, и школа тут классная, и солнышко тут жжет сильнее, чем суперострый двойной соус чили, который ты так любишь!»

Старк слегка улыбнулся, но не смог окончательно выбраться из моря забот и тревог. Такое огромное расстояние до них, все такое чужое, даже на Британских островах. Значит, следующий пункт Абердин и Северное море? Я не буду возражать насчет месяца-другого, но это не для меня и не подойдет ни детям, ни Мануэле. Ясно, что детям хочется в Техас, хочется домой, да и Мануэле теперь тоже. Слишком много произошло такого, что напугало ее, слишком много и слишком быстро. И она права, но, черт, я не знаю, куда мне хочется поехать или чем заниматься. Я должен продолжать летать, это то, чему я обучен, мне хочется летать и дальше. Где? Не в Северном море и не в Нигерии, которые стали теперь для Энди ключевыми операционными зонами. Может быть, устроиться в одно из мелких подразделений его компании в Южной Америке, Индонезии, Малайе или на Борнео? Мне бы хотелось остаться с ним, если получится, но как быть с детишками и их школой и с Мануэлой? Может, бросить всю эту заграницу и вернуться в Штаты? Нет. Слишком уж долго я проболтался за морем, слишком долго пробыл здесь.

Его взгляд протянулся за Старый город в далекие просторы пустыни. Он вспоминал те несколько раз, когда пересекал порог пустыни ночью, иногда с Мануэлой, иногда один, просто уходил туда и слушал. Слушал что? Тишину, ночь, звезды, перекликавшиеся друг с другом? Пустоту? «Ты слушаешь Бога, – говорил ему мулла Хусейн. – Как такое может быть доступно неверному? Ты слушаешь Бога». – «Это ваши слова, мулла, не мои».

Странный человек, спас мне жизнь, я спас жизнь ему, чуть не погиб из-за него, потом опять спасся, потом всех нас в Ковиссе освободил. Черт, он же знал, что мы улетаем из Ковисса навсегда, я в этом уверен. Почему он отпустил нас – нас, Великого Сатану? И почему он постоянно твердил мне, чтобы я поехал и встретился с Хомейни? Имам не прав, не прав совсем.

Что такое со всем этим, что засело у меня в печенках?

Это неуловимое «там», что-то в этой пустыне, что существует именно для меня. Совершенный покой. Абсолют. Он только для меня – не для детей, не для Мануэлы, не для моих родителей, ни для кого вообще – только для меня… Я никому не смогу это объяснить, меньше всех Мануэле, не больше, чем я мог бы объяснить ей, что произошло в мечети в Ковиссе или потом на допросе.

Черт, мне нужно побыстрее выбираться отсюда, или я погиб. Простота ислама все как будто делает таким ясным и идеальным, и все же…

Я Конрой Старк, техасец, вертолетчик, у меня чудесная жена и чудесные дети, и этого должно бы быть достаточно, клянусь Создателем! Разве нет?

Встревоженный, он перевел взгляд на Старый город, его минареты и стены уже краснели в лучах заходящего солнца. За городом лежала пустыня, а за ней – Мекка. Старк знал, что Мекка в той стороне, потому что видел, как сотрудники больницы, врачи, медсестры и все остальные опускались на колени для молитвы головой именно в ту сторону. Мануэла снова вышла на веранду, нарушив модель, по которой текли его мысли, села рядом с ним и отчасти вернула его к действительности.

– Они шлют тебе свою любовь и спрашивают, когда мы приедем домой. Было бы хорошо их навестить, как ты думаешь, Конрой?

Она увидела, как он рассеянно кивнул, мыслями не с ней, потом взглянула туда, куда смотрел он, не увидев там ничего особенного. Просто заходящее солнце. Черт подери! Она скрыла тревогу. Он поправлялся замечательно, но он не был прежним. «Не волнуйся, Мануэла, – успокаивал ее док Натт, – вероятно, это шок от осознания, что в тебя ударила пуля, первый раз всегда бывает несколько травматичным для психики. Этот шок и еще Дюбуа, Том, Эрикки, и все это ожидание, и тревога, и неизвестность. Мы все как на сковородке, ты, я, все вокруг, мы напряженно ждем, не вполне понимая, чего именно. Это всех нас достает, и каждого по-своему». Тревога тянула Мануэлу на дно. Чтобы скрыть ее, она облокотилась на перила, глядя на море и лодки в нем.