Откуда-то из глубины траншеи донеслись вдруг испуганные крики. И одновременно по всей траншее прошло едва уловимое движение, хотя никто там не бегал, не суетился. Тем не менее общая тревога, похожая на ветерок, явственно почувствовалась. Виталий Владиславович обернулся, осмотрел площадь у себя за спиной, покачал головой и сошел с ящика, уступив место Изжогину. Несмотря на уверения старшего прапорщика Шевченко, ящик Изжогина выдержал. Но сам полицейский подполковник не выдержал наблюдения. Он был на полголовы выше Устюжанина, и ветер сильно бил ему в лицо. Мотая головой, Изжогин тоже слез с ящика и наклонился вместе с Виталием Владиславовичем.
— Что там произошло? Что за крики? — Устюжанин не знал, кого спрашивать, потому что сам дальше входа не проходил и не имел информации о том, кто и где расположился. Но ответ пришел откуда-то издалека, слегка напоминая игру в «глухой телефон». Передавали, видимо, слова и фразы друг через друга, причем не сосед соседу, а через определенное число людей. Информация при этом неизбежно должна была исказиться, но проверять ее смысла, времени и, главное, возможности исправить положение не было.
— Там, говорят, поверху смерч прошел. В щель между плитами ворвался, женщину и ребенка с ног сбил, а потом бетонную плиту приподнял и с места слегка сдвинул.
— Не может ветер бетонную плиту поднять, — не поверил Изжогин. — Ему зацепиться не за что. У лежащей плиты парусности нет. Ни ветер, ни смерч…
— Смерч нашу траншею, действительно, перешел, — сказал Устюжанин. — Не самый широкий, но самый быстрый. Их над поселком четыре штуки прогулялось. Этот был узким, но передвигался быстрее всех. Он какой-то, я бы сказал, внешне более сконцентрированный на разрушениях. Резкий, злой и мечется из стороны в сторону. Невозможно траекторию просчитать. А что он может поднять и что не может — не знает никто. Я как-то слышал, что в Ираке смерчем танк на сто метров перебросило. Лет так двадцать назад это было. Наш старый танк «Т-72» вместе с экипажем, а он весит не одну тонну. Что касается «зацепиться»… Плиты не настолько плотно лежат, чтобы ветру не было возможности прорваться. Плиты пустотные, за пустоты и цепанулся, как крюком. Стоило бы посмотреть, но траншея людьми набита, придется чуть не по ним идти.
Старший прапорщик Шевченко, человек, в общем-то, вполне самостоятельный по возрасту и по характеру, воспользовавшись тем, что подполковники отвлеклись и наружу выглядывать больше не стремились, решился сам посмотреть на ураган. Любопытство, бывает, даже старым воякам свойственно. Он встал на ящик, старательно вытянул шею, компенсируя недостаток роста, и тут же чуть не упал с него.
— Что-то там страшное прямо на нас летит…
— Что? — обернулся Изжогин.
— Черная стена… В полнеба…
Устюжанин стоял спиной к старшему прапорщику. Тот говорил негромко, а ветер свистел, врываясь в наспех сделанное укрытие. Тем не менее Виталий Владиславович каким-то образом услышал и, одним движением обогнув любопытствующего, но небыстрого в движениях подполковника Изжогина, вскочил на ящик, выглядывая наружу. И тут же соскочил назад, замахал обеими руками, требуя немедленного действия:
— Все… Быстро… В глубину, под плиты, хотя бы на десяток шагов… Лица закрывайте, кто чем может… И осторожно, детей не передавите… Детям лица закройте… Первые тридцать метров, закройте детям лица… И себе… Старайтесь дыхание задержать как можно дольше…
Устюжанин сам снял с головы мягкую кепку от полевой формы и плотно прижал ее двумя руками к лицу, хотя уйти в глубину, как другим советовал, не поспешил, видимо, опасался создать толкотню, в которой могут придавить детей.
И Изжогин рядом с ним остался. У этого мягкой кепки не было, полицейская фуражка закрыть лицо не могла, как кепка от полевой армейской формы, поэтому подполковник просто прикрыл лицо двумя ладонями. Но ладони у него были такими, что даже его широкое лицо смогли прикрыть.
— Иван Иваныч! — позвал Устюжанин, показывая на место между собой и Изжогиным.
Старший прапорщик Шевченко тут же занял его, тоже встал спиной к выходу и закрыл лицо почти такой же, как у подполковника, кепкой от полевой формы.
Черная и горячая пыль ворвалась в траншею тугой струей, ответвившейся от общего мощного широкого потока. Головы двух подполковников и старшего прапорщика, хотя рост Изжогина был никак не меньше ста девяноста сантиметров, не доставали, конечно, до плит перекрытия, дрогнувших под ветром, и потому они не могли своими телами полностью перекрыть поток пыли, тем не менее, пошатнувшись под резким ударом в спину, выстояли и частично поток перекрыли. Но все же значительная часть его прорвалась и пронеслась дальше. Из глубины траншеи послышался множественный кашель, далеко не все сумели закрыться вовремя. Кто-то просто долго раздумывал, кто-то хотел узнать необходимость такого действия, кто-то просто ничего подходящего под рукой не имел, а кто-то свое обычное легкомыслие проявил.