Ураган. Последние юнкера

— Работает наше интендантство, — острят добровольцы, набивая свои патронташи.

После окончательной очистки села от попрятавшихся в хатах и сараях красных, части разводятся по квартирам. Давно жданный отдых.

Но Глебу не до него. Разместив свой взвод, он отправился разыскивать походный госпиталь.

Раненых поместили в сельском училище. Каменный пол большой комнаты был покрыт соломой, и на ней лежали несчастные страдальцы. В соседней комнате врачи делали операции и перевязки. Стоны и вопли неслись из операционной. Они сжимали сердце ноющей тоской. Медикаментов и перевязочных средств не хватало. Наркотиков вовсе не было, и операции производились без анестезии. Богу одному известно, что перетерпели несчастные искалеченные люди.

Глеб был поражен и подавлен видом этих страданий. Окинув комнату быстрым взглядом, он увидал Николая, который неподвижно лежал в углу, у самой двери в операционную. Пробравшись между мечущимися и стонущими телами, он опустился на колени и взял холодную руку брата. Николай открыл глаза.

Это ты Глеб? Ты не ранен? Ну слава Богу! — прошептал он. — А я, вот видишь, в грудные младенцы произведен. Даже повернуться не могу. Расскажи о бое. Есть ли еще, кроме меня, потери во взводе?

— Потом. Потом все тебе расскажу. Ты куда ранен?

— В грудь. Навылет. Все легкое вдоль пробито. От плеча до поясницы. Дышать трудно. Воздуху не хватает, — раненый, в изнеможении, закрыл глаза.

Сидя на полу около брата, Глеб заметил пробиравшегося к ним мальчугана. Обхватив обеими руками сверток одеял, мальчик подошел к Николаю и принялся заботливо его укрывать. Одет он был в' грязную солдатскую форму, явно сшитую не на него. Все на нем висело мешком. Рукава гимнастерки были загнуты, чуть ли не пополам, но все же его руки только чуть выглядывали из них. Что касается высоких сапог, то в них буквально тонули его маленькие ноги. Было смешно смотреть, как он шел. Казалось, что он не идет, а старательно передвигает сапоги. Только что Глеб хотел с ним заговорить, как дверь в операционную открылась, и на пороге появился старший врач. Глеб поспешил к нему.

— Лейтенант Орлов? Серьезное ранение. Очень серьезное ранение. Определенного ничего я вам сказать не могу. Вот если бы его положить в хорошую клинику, а потом отправить на курорт, тогда я бы поручился за его жизнь. В настоящих же условиях... — и доктор пожал плечами. — Сами видите, при каких условиях приходиться лечить. Я вам вот что скажу. Вся надежда на организм. Если организм здоровый, он будет жить, а в противном случае... — тут снова его плечи поднялись кверху, а лицо изобразило недоумение. — Конечно, нельзя пренебрегать мельчайшей возможностью облегчить его страдания и помочь организму. Необходимо представить ему лучший уход. Пища? Пища самая простая. Ну там молоко, яйца, куриный бульон и т.д. Самое же главное, приложите все старания и достаньте ему рессорную повозку. Без рессор он и одного перехода не выдержит.

— Вот вы доктор, об уходе говорите, а сами даже сестры милосердия к нему не приставили. Стыдно сказать. За таким тяжелораненым какой-то мальчишка ухаживает.

— Как мальчишка? У нас во всем госпитале ни одно мальчишки нет.

— Да вон. Взгляните. Он и сейчас подле брата возится. Молоком его поит.

— Ну, господин лейтенант. Вы глубоко ошибаетесь. Это не мальчишка. Это лучшая сестра моего лазарета. Наталия Владимировна Воробьева. Именно ее то я и выбрал, потому что ваш брат один из самых тяжелых. Кроме того, генерал Марков, особенно, просил меня приложить все старания, чтобы спасти его. Генерал в восторге от работы моряков в последнем бою.

— А как остальные моряки? Есть опасные? Это ведь все офицеры моего взвода.

— Так вы командир моряков? Очень приятно познакомиться, — продолжал доктор, протягивая руку. — Генерал Марков не может нахвалиться вашей работой. Аза ваших мичманов можете не беспокоиться. Раны их не тяжелы. Ну, извините лейтенант. Времени у меня не много, а работы еще масса. Так не забудьте: во что бы то ни стало — рессорную повозку.

Расставшись с доктором, Глеб вернулся к брату.

— Здравствуйте сестра, — обратился он к молодой девушке. — Позвольте представиться, лейтенант Орлов. Брат вашего пациента.

— Ах, так это о вас беспокоился Николай Николаевич? — протянула она ему руку. — Хорошо, что вы пришли. Я ему обещала вас разыскать. Да все некогда было. То перевязки, то да се. Вот за одеялами ему бегала.

— Глеб, она меня истязает, — зашептал Николай. — Поит молоком, которое коровой воняет.

— Николай Николаевич, — запротестовала сестра, и личико ее приняло молящее выражение. — Молоко превосходное. Ничем не пахнет. Одно ваше воображение и капризы. А что вам сказал доктор?

— Доктор мне ничего не говорил.

— Вот и сочиняете. Доктор, безусловно, запретил вам разговаривать. Теперь вы не командир вашего парохода. Теперь вы должны во всем слушаться меня. Поняли?

— Вот видишь до чего я дожил, — прошептал Николай. Он хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая беспомощная гримаса.

Глеб отвернулся, стараясь смахнуть заливавшие ему глаза, слезы.