Ураган. Последние юнкера

Еще не было и шести часов утра, как озаренный первыми лучами февральского солнца, выпуская клубы белого пара, блистая сталью, «Черноморец» осторожно стал продвигаться к нашей вчерашней позиции. Пушка наша подпрыгнула, выпустив первую гранату. Клуб серого дыма от разрыва встал перед бронепоездом. «Черноморец» сразу же остановился, перестав дымить. Через несколько секунд три его скорострелки заблистами вспышками. То место, где вчера стояла наша платформа, сплошь покрылось дымом разрывов. Летели лишь щепки от шпал, телеграфных столбов, деревьев и будки стрелочника. Но тут наша пушка, скрытая покатым гребнем, тявкнула снова и теперь уже перед самым паровозом «Черноморца» вырос бурый дым. «Черноморец» снова заблистал выстрелами, но быстро пошел назад. Отойдя на пару километров, его зоркие комендоры-моряки, конечно, быстро рассмотрели, что у будки никого нет, и вот «Черноморец» вновь заблистал выстрелами своих скорострелок, посылая тучу снарядов за наш гребень. Сотни гранат и поставленной на удар шрапнели вспахали все полы вокруг, но цели из бронепоезда не видели и у нас никто не пострадал. Зато стрельба нашего орудия, резкая, но точная, окончательно отогнала в тот день назойливый «Черноморец».

Три долгих месяца мы дрались в Донбассе против значительно превосходящих нас сил противника, наступавшего ежедневно на всех участках фронтов. Чтобы не позволить красным развернуться и маневрировать, наши части уже с рассвета переходили в наступление и тем сковывали инициативу красного командования.

Это было нелегко, — идти в бой на рассвете, зная заранее, что к вечеру придется все равно вернуться в свои хаты... усталыми, голодными и злыми. Чернухино, Ольховатка, Никишины хутора, Немецкая колония, недалеко от Дебальцева, были обычным театром наших боевых действий. Мы танцевали ежедневно взад и вперед и ругали командование, не понимая цели и смысла этих упорных, утомительных и ничего не решающих боев.

Вскоре приехал новый начальник группы Генерального штаба, полковник Сальников, назначенный командиром Марковского полка еще в декабре. Он начал заводить в полку порядки, привезенные из Екатеринода- ра, где Сальников работал при Главной квартире. С собой он привез двух красивых сестер и не собирался менять свои екатеринодарские привычки.

Утром 26 марта разведка сообщила о наступлении значительных сил большевиков на Ольховатку, где стоял в это время Марковский батальон полковника Бу- латкина, два орудия капитана Шперлинга и штаб полковника Сальникова.

Полковник Сальников в это время был «занят» своим гаремом и сказал офицеру связи, что «с этого направления наступления быть не может». Полковник Булаткин все же приказал батарее выехать на позицию. К сожалению, на окраине Ольховатки «позиции» не было. Надо было: или подниматься на высокую гору за Ольховаткой (не менее двух километров), но этот подъем в гору был бы смешон, если наступления красных не последовало бы, или оставаться на окраине села, откуда в сторону противника не было никакой видимости, ибо в этом месте был легкий подъем, не дававший вести наблюдение дальше чем на четверть километра.

Капитан Шперлинг все же выбрал эту позицию. Впереди была лишь слабая пехотная застава, вскоре начавшая стрелять по невидимому нам противнику и затем — бегом отходить к селу. Пехота все еще не выходила из хат, а красные шли к селу, — они шли без выстрела и почти бегом. Когда густые красные цепи широким фронтом побежали в атаку и оказались у первых хат Ольховатки, пришлось быстро сниматься с позиции. Мимо отходивших орудий, около церковной площади, проскакал полковник Булаткин навстречу отходившей заставе, тяжело, по-пехотному облегчаясь. Пехотинцы выскакивали из хат, собираясь по взводам и отделениям, и спешили к окраине села. Но было поздно: большевики уже были на окраине села и открыли сильный огонь. Пули защелкали по заборам и по стенам домов, поднимая пыль по улицам. Наши пушки поскакали в гору и, поднявшись на ее склон, стали хорошей мишенью для вошедшей уже в Ольховатку красной пехоты. Все ринулись к вершине горы. Лошади понесли орудия и ящики галопом, с передков сыпались притороченные лопаты, винтовки, вещи ездовых.. Пули щелкали вокруг. Мы все же благополучно выскочили из-под жаркого обстрела и собрались уже за горой на окраине хутора. Туда же подходили и успевшие бежать из села марковцы-пехотинцы. Провожаемый нашими злобными взглядами проехал франтоватый, испитой полковник Сальников во главе своих конных разведчиков. Среди пехотинцев поднялся ропот: «Булаткина оставили раненого на площади около церкви!» — «Это — он бросил!» Требовали контратаки, чтобы вынести полковника Булаткина, но Сальников приказал отходить.