Боже правый, как слабеют силы! О господи, неужели ты не хочешь, чтобы в твою священную колесницу впрягся Старый Боевой конь? Господи, in extremis молю тебя: "Продли дни раба твоего для славы твоей!"
Сэр Томас не замечал, что почти вслух произносит слова. Потом испуганно огляделся: никто не должен слышать такого призыва! Это признак слабости. А его слабость — тайна. В ней он не признается никому.
Было время — его глаза умели точно подобрать на холсте краски любимых видов любимого острова. Теперь сэр Томас боялся браться за кисть, чтобы не обнаружить перед посторонними не только слабость зрения, а и того, что дрожащая рука не может нанести верного мазка. Напрасно по утрам слуга продолжал расставлять в саду мольберт и класть ящик с красками. Кисти оставались сухими. Только когда в усадьбу по старой памяти заезжал какой-нибудь газетчик, сэр Томас делал вид, будто собирается писать. Заслышав приближение автомобиля, набрасывал на плечи потертую куртку из верблюжьей шерсти и усаживался на скамью под кривым вязом. На этом же вязе висела и не доделанная лет десять назад скворечница. Из года в год ее подновляли; на скамье лежали молоток и гвозди; гвозди ржавели от дождей и туманов — их заменяли новыми: люди должны думать, будто Боевой конь еще лазит по деревьям и сколачивает свои знаменитые скворечницы. Он хотел популярности. Не почетной популярности отставного премьера, а прежней славы Боевого коня. Никто не смел подозревать, что молоток вываливается из рук, что дрожат колени и, как старая кляча, ослепшая в шахте, он знает только один маршрут: по дорожке от дома к старому вязу.
Сегодня сэр Томас пришел к любимому дереву не разыгрывать спектакль: он никого не ждал. Его потянуло сюда, чтобы окунуться в атмосферу воспоминаний и дружбы с родным Чартоэндом. А где ощутишь ее так полно, как не под раскидистыми ветвями дуплистого друга? Особенно зная, что недалек день разлуки с изъеденным временем свидетелем всей жизни. Но напоследок сэр Томас еще задаст кое-какие загадки современникам. Злые загадки на краю могилы!
Глава 8
1
Генерал-полковник Ганс Хойхлер, командующий войсками УФРА на западноевропейском театре, вполне мог считать себя баловнем судьбы. Если, конечно, под судьбой разуметь сначала суд по денацификации военных преступников, а потом того страуса, который стоял во главе военного министерства Федеральной республики.
Впрочем, мелкие тучки пробегали и на небосклоне генерала Хойхлера. Например, можно ли примириться с тем, что во дворце его штабу не нашли лучшего помещения, чем бывшие кухни? Пусть кухни королевские, пусть размерами они превосходят даже экзерциргауз в военном училище в Потсдаме, где юнкер Хойхлер маршировал и учился ружейным приемам. О наивные времена! Ружья! Ружейные приемы!.. На плечо! На караул!.. Теперь даже смешно: "Ядерную бомбу на пле-чо-о!" Хе-хе!.. Впрочем, что ни делается — все к лучшему. Вверенные Хойхлеру войска УФРА с их стальной сердцевиной — частями родного бундесвера — имеют теперь нечто такое, о существовании чего не подозревает противник. Противник?.. Да, разумеется, так! Пусть пока потенциальный, но противник. Ради того, чтобы на этот раз покончить с русскими, он, Хойхлер, и торчит здесь, в этих, с позволения сказать, кухнях. Создать такую военную машину не шутка! Все отдано теперь в его, Ганса Хойхлера, руки. Что бы там ни воображали господа Тигерстедты, его, Хойхлера, приказы обязательны для войск западноевропейского командования УФРА. А он знает, что приказать! Пусть какие-нибудь любители тюльпанов или макарон или еще какая-нибудь мелкота посмеют ослушаться его приказа! Ого, он убедит их в том, что бундесвер держит порох сухим! Да, да, даже тогда, когда этот порох нужен, чтобы стрелять не только по русским.