Читаем Ураган в сердце полностью

Исполняя просьбу в телеграмме, Джадд написал отчет о том, как «восприняли на месте»: абсолютно в соответствии с фактами (как и положено у порядочного журналиста), ничего не утаивая, в том числе и угрозу смолой полить и вывалять в перьях. Отчет он отправил в простом конверте без обратного адреса, зная, что старый Касс Пристли на почте плевать хотел на тайну почтовых отправлений в США. То ли уловка сработала, то ли старый Касс был слишком туп, чтобы видеть в нем фигуру куда поважнее, чем просто малец Гарри Уайлдера. Как бы то ни было, но письмо проскочило, а от Флойда Фултона пришел ответ, короткий, но замечательный, где говорилось, как здорово отчет Джадда его «потешил». Присланное, писал Флойд, «отличный материал», и он шлет посылку, в которой, он надеется, Джадд найдет для себя кое-что интересное. Коробка пришла семнадцатого декабря, достаточно близко к Рождеству, чтобы старый Касс не обратил на нее никакого особого внимания. Джадд шмыгнул с посылкой к себе в спальню, где обнаружил, что картонная коробка – сказочный сундук с сокровищами: пять книг и дюжина журналов, которых он никогда прежде не видел. Даже сравнивать нечего: то было самое лучшее и самое знаменательное для него Рождество. Флойд Фултон прислал ему «Нью репаблик» и «Нэйшн», а мать с отцом подарили годовую подписку на «Бойз лайф»[8].

Джадд продолжал писать Флойду, сочиняя каждое письмо, словно статью в «Кольерс», сообщал обо всем, что происходило в Хэйгуде, всякий раз надеясь, что Флойд воспользуется хотя бы одним абзацем из его описаний. Такого не случилось ни разу, зато журналист всегда отвечал. Раз шесть присылал он книги или журналы, а однажды даже – гранки новой книги о русской революции, которая еще и напечатана-то не была.

Потом все это прекратилось. После того как три письма Джадда остались без ответа, он, охваченный дурными предчувствиями, которые только усиливались от того, что в «Кольерс» давненько уже не было статей Флойда Фултона, написал письмо, адресованное «Редактору журнала “Кольерс”», в котором попросил предоставить ему сведения на сей счет. Ответ подтвердил худшие его опасения: «Мистер Фултон больше не работает у нас в штате, и мы не располагаем адресом, куда могли бы переслать ему ваше письмо».

Прошло почти два года. И вот однажды вечером после ужина отец оторвался от чтения «Де-Мойн реджистер» и воскликнул: «Так, что ты будешь делать… Как я понимаю, мистер Флойд Фултон наконец-то предстает в своем истинном свете». И вслух прочел заметку с рассказом о том, как Флойд Фултон, один из американцев, сражавшихся на стороне коммунистов во время Гражданской войны в Испании, был ранен, а после бегства через Пиренеи теперь поправляет здоровье в Американском госпитале в Париже. В ту ночь – тайком – Джадд писал письмо, надеясь вопреки надежде, что письмо с одним только адресом: «Франция, Париж, Американский госпиталь» – как-нибудь да дойдет.

Прошли недели, и однажды его, возвратившегося днем из школы, у дверей встретила мать с письмом, на котором стоял штемпель: «Париж, Франция». Мать отдала ему письмо, спрашивая: «Ты ведь написал Флойду Фултону, да?» И, когда сын признался, сказала: «Думаю, мы не скажем об этом твоему отцу», – и ушла, отвернувшись, давая сыну возможность прочесть письмо наедине. Много времени спустя именно этот случай с матерью застрянет в памяти намного дольше, чем любой другой.

В письме Флойда Фултона из Парижа говорилось, что он наконец-то готов начать работу над своим романом об индейцах. В основу его собирается положить историю Черного Ястреба и, как только вернется в Штаты, отправится в Айову поискать кое-чего в исторической библиотеке штата. Сможет Джадд приехать в Айова-Сити повидаться с ним? Джадд написал в ответ, что сможет, а сам раздумывал, как это он сможет, не ставя в известность отца. Впрочем, задачка эта сама собой обращалась в ничто по мере того, как неделя проходила за неделей, а от Фултона не приходило ни словечка.

Потом громом среди ясного неба прозвучал однажды вечером телефонный звонок: Флойд Фултон сообщил, что вообще-то он уже в Айова-Сити. Джадд почувствовал себя в затруднении, не знал, что и сказать. Тогда он помогал мистеру Дуайту ставить спектакль для старшеклассников, начал вместе с ним работать над сценарием карнавального шествия, и случай с Флойдом Фултоном начинал уже казаться ему какой-то давней историей мальчишеских лет. Теперь-то он уже понимал, что старина Флойд довольно-таки банальный тип, стремящийся произвести впечатление зарубежного журналиста. А еще он понимал, что «Кольерс» не более как «развлекаловка», почти такая же дрянная, как и «Пост», который напичкан тем, что мистер Дуайт называл культурной жвачкой, пустышкой, совершенно непригодной тому, кого воистину интересует высокое Искусство Театра.

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-сенсация

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза